А сутки спустя мы уже тряслись в стареньком пассажирском поезде, увозившем нас на юг, в Днепропетровск, в штаб Юго-Западного фронта. Ехали и мечтали о том, что будем воевать рядом и встречаться чуть ли не каждый день. Но из днепропетровского Дома Красной Армии, где находился штаб фронта, мы уходили по двое, по трое. Уходили без особой печали, убежденные в том, что встретимся с однокашниками по училищу через полгода-год. Мы были уверены, что война долго не протянется
Здравствуйте, как-то робко, по-штатски повторил толстяк, перетянутый ремнями полевого снаряжения. Извините, это не вас мне приказано подбросить в саперный батальон? Я, видите ли, начфин батальона. Приезжал за за денежным довольствием для личного состава. Значит, это вы? Мне сказали два таких молоденьких в хб/бу
Так точно! сухо прервал разговорчивого начфина Осипов.
Стало быть, мы, улыбнулся я.
Это очень кстати, сказал начфин. А то у меня тут такие деньги
Он потряс в руке обшарпанный чемоданчик и добавил:
Никогда таких денег в руках не держал. Я даже побаиваться начал. Одному, знаете
Не закончив фразы, толстяк повернулся и крикнул в глубь двора:
Леня! Заводи!
Из полуторки, стоявшей в тени акации, неторопливо вышел шофер-кадровик, так же неторопливо сунул под радиатор машины заводную ручку.
И вот мы едем в часть, где нам с Осиповым предстоит служить.
Впрочем, не служить, а воевать. Не сегодня, не завтра, но очень скоро.
Полуторка круто сворачивает вправо и катится с пригорка вниз по полевой дороге, густо присыпанной речным песком.
А минуту спустя, истошно взвизгнув тормозами, она как вкопанная останавливается на дощатом причале. Перед нами лежит неширокая река, на противоположный берег которой, провисая в воду, уходит основательно проржавевший трос. «Паромная переправа», догадываюсь я. Потом вглядываюсь в тот берег и вижу небольшой паром, стоящий в тени ракит.
Тем временем наш шофер выходит из кабины, складывает ладони рупором и кричит:
Ого-го-го! Пахомыч! Шуруй сюда!
И почти сразу же на противоположном берегу раздается ритмичное почавкивание, и в такт ему начинает дрожать и скрипеть причал. Паром довольно быстро пересекает реку.
Полуторка лихо вкатывается на осевшую под ее тяжестью палубу, мы с Осиповым выпрыгиваем из кузова и хотим облокотиться на перила, как слышим голос начфина:
Надо помочь паромщику Такой здесь порядок
Крепкий старик с прокаленной солнцем лысиной и длинными и густыми сивыми усами мощными рывками гонит паром на тот берег. Я невольно любуюсь им ни дать ни взять настоящий запорожский казак!
А старик, передавая нехитрое приспособление для захвата троса, при помощи которого передвигается паром, ласково хлопает меня по плечу. Затем, глянув в сторону Осипова, восхищенно говорит:
Какие вы оба маленькие да ладненькие!
Маленькие да ладненькие! Вот уж не ожидал. Ведь именно так, а не иначе называли нас московские девушки, когда наша шестая курсантская рота, четко печатая шаг, маршировала по столичным мостовым. Не знаю уж, кто это придумал, но в Московском военно-инженерном училище все роты были укомплектованы курсантами примерно одинакового роста. Если, скажем, первая рота состояла сплошь из
гигантов, рост которых превышал 185 сантиметров, то в нашей, шестой, рост правофлангового равнялся ровно 165 сантиметрам. Это было, на мой взгляд, и красиво и удобно. При построении на плацу училище выглядело не частоколом, а этакой аккуратно продуманной лестницей. Были в этом комплектовании рот и практические выгоды: например, на марше замыкающим не приходилось то и дело трусцой догонять ротную колонну, а старшинам не нужно было долго ломать голову, если требовалось заменить курсанту гимнастерку, брюки или сапоги
Но курсанты народ молодой и веселый нашли и в этом смешную сторону. В ход пошли самые разные и не всегда тактичные прозвища. Если курсантов первой роты величали «гренадерами» или, на худой случай, «битюгами», то нас называли куда обиднее: «козявками», «малявками», «недомерками». Однако еще обиднее звучало для нас прозвище «мерзавчики». Перед войной в каждом гастрономе можно было купить водку в стограммовой бутылочке. Так вот эти бутылочки и назывались «мерзавчиками».
Однако у «мерзавчиков» из шестой роты была собственная гордость. Они ни в чем не уступали курсантам других рот, а в марш-бросках неизменно были первыми Как известно, в этом виде соревнований учитывается командное время. Другими словами, суммируются лучший и худший результаты, после чего время делится пополам.
Среди «гренадеров» было немало длинноногих бегунов, обладавших широким, размашистым шагом. Но были среди них и такие, которые выдыхались на первом километре. Бежишь, бывало, по большаку, петляющему среди подмосковных рощиц, и видишь сквозь пот, заливающий глаза, привычную картину. В тени дерева лежит долговязый «гренадер», а два других уговаривают его подняться и взваливают на себя его снаряжение: винтовку, лопату, ранец и противогаз
У нас в шестой роте таких случаев не было. Мы финишировали дружно, и разрыв между первым и последним составлял не более одной-двух минут. А это не так уж плохо, если учесть, что дистанция марш-броска равнялась 12 километрам: 750 метров мы двигались ускоренным шагом, следующие 750 метров бегом. И так до конца, до финиша.