Ну, сказал констебль, отвернулся я, а он убежал.
Как так? спросил подсудимый. Вы говорите человеку, что его обворовали, и обещаете вернуть деньги, а он бежит, как вор?
Я и сам не понимаю, сказал полисмен.
С вашего разрешения, милорд, сказал подсудимый, я спрошу еще об одном. Свидетелей двое, но только один из них предъявляет иск. С другим что-то неясно. Верно, констебль?
Несмотря на немыслимую нудность роли, в которой он сейчас выступал, полисмен был человеком и умел смеяться.
Именно что неясно, робко усмехнулся он. Он из этих, музыкантов, так что деньги считать не умеет. Я ему говорю: «Сколько у вас украли?», а он считал, считал, и все выходило по-разному. То 2 шиллинга 6 пенсов, то 3 шиллинга 4 пенса, а то и все 4 шиллинга. Так что мы решили, что он большой раззява
В высшей степени странно, сказал судья. Насколько мне известно, свидетель Грин сам даст показания. Надо вызвать его и Гэмбла.
М-р Гарри Гэмбл, в очень пестром галстуке, сиял сдержанной приветливостью, отличающей тех, кто и в пивной не теряет уважения к себе. Однако он был не чужд горячности и не отрицал, что влепил как следует этому типу, когда тот залез ему в карман. Отвечая суду, он рассказал в общих чертах то же самое, что и полисмен, несколько преувеличив свою отвагу. Отвечая подсудимому, он признал, что сразу после происшествия действительно отправился в «Свинью и свисток».
Прокурор вскочил и спросил в негодовании, что обозначает этот выпад.
Мне кажется, строго сказал судья, подсудимый хочет доказать, что свидетель не знал точно, сколько у него украли.
Да, сказал Алэн Нэдвей, и его глубокий голос прозвучал неожиданно серьезно. Я хочу доказать, что свидетель не знает, сколько у него украли.
И, обернувшись к свидетелю, спросил:
Вы угощали народ в «Свинье и свистке»?
Милорд, вмешался прокурор, я протестую. Подсудимый оскорбляет свидетеля.
Оскорбляю! Да я ему льщу! весело воскликнул Нэдвей. Я его хвалю, воспеваю! Я предположил, что ему присуща древняя доблесть гостеприимства. Если я скажу, что вы дали банкет, разве я оскорблю вас? Если я угощу шесть стряпчих хорошим завтраком, разве я их обижу? Неужели вы стыдитесь своей щедрости, м-р Гэмбл? Неужели вы трясетесь над деньгами и не любите людей?
Ну что вы, сэр! отвечал слегка растерянный свидетель. Нет, сэр, что вы! прибавил он твердо.
Я думаю, продолжал подсудимый, что вы любите своих ближних, особенно собутыльников. Вы всегда рады их угостить и угощаете, когда можете.
Не без этого, сэр, отвечал добродетельный Гэмбл.
Конечно, вы редко это делаете, продолжал Алэн. Вы не всегда можете. Почему вы их угостили в тот день?
Как вам сказать, снова растерялся свидетель. Деньги, наверное, были.
Вас же обокрали! сказал Нэдвей. Спасибо, это все, что я хотел узнать.
М-р Айседор Грин, учитель музыки, длинноволосый человек в выцветшем бутылочного цвета пальто, был, по меткому выражению полицейского, истинным раззявой. На вступительные вопросы он ответил сравнительно гладко и сообщил, что почувствовал тогда что-то в кармане. Но когда Нэдвей очень мягко и приветливо стал допрашивать его, он заметался в страхе. По его словам, он высчитал, наконец (при помощи своих друзей, более способных к математике), что у него было после кражи 3 шиллинга 7 пенсов. Однако, эти сведения не принесли пользы, так как он абсолютно не мог представить, сколько было у него раньше.
Я занят творчеством, сказал он не без гордости. Может быть, жена знает.
Прекрасная мысль, м-р Грин, обрадовался Нэдвей. Я как раз вызвал вашу жену свидетелем защиты.
Все ахнули, но подсудимый, несомненно, не шутил учтиво и серьезно он приступил к допросу свидетельниц защиты, которые приходились женами свидетелям обвинения.
Показания жены скрипача были просты и ясны во всем, кроме одного. Сама она оказалась миловидной и толстой, вроде кухарки из богатого дома, вероятно, именно такая женщина могла присматривать как следует за неспособным к математике Грином. Приятным, уверенным голосом она сказала, что знает все про мужнины деньги, если они есть. А в тот день у него было 2 шиллинга 8 пенсов.
Миссис Грин, сказал Алэн. Ваш муж пересчитал их после кражи с помощью своих друзей-математиков и обнаружил 3 шиллинга 7 пенсов.
Он
у меня гений, гордо сказала она.
М-с Гэмбл невыгодно отличалась от м-с Грин. Такие длинные, унылые лица и поджатые губы нередко бывают у тех, чьи мужья посещают «Свинью и свисток». На вопрос Нэдвея, запомнился ли ей тот день, она хмуро ответила:
Как не запомнить! Жалованья ему прибавили, только он не сказал.
Насколько мне известно, спросил Нэдвей, он угощал в тот день своих друзей?
Угощал! взревела свидетельница. Угощал, еще чего! Даром, наверное, пили. Напился как пес, а платить-то не стал.
Почему вы так думаете? спросил Нэдвей.
А потому, что всю получку домой принес, и еще с добавкой. Прибавили, значит.
Все это очень странно, сказал судья и откинулся в кресле.
Я могу объяснить, сказал Алэн Нэдвей, если вы разрешите мне, милорд.
Ему, конечно, разрешили. Алэн принес присягу и спокойно смотрел на прокурора.