Вот твоя койка, указал Штокс в самую глубь пещеры.
Я подошел к койке и бросил на неё свой мешок, а Штокс присел к столу у входа, вытащил газету и стал читать.
Ты должен ещё показать мне рундук, сказал я.
Он поднял голову:
Что ты сказал?
Я попросил тебя показать мой рундук.
Он встал и направился ко мне. Беззвучно, набычив голову.
Что-ты-сказал? повторил он; его слова странно сливались в один непрерывный звук.
Я попросил тебя
В следующее мгновение он ударил меня по лицу. Потом снова и снова. Он бил жёстко, тыльной стороной ладони.
Я научу тебя уважать матросов, болван! кричал он при этом.
Я был настолько ошеломлён, что даже не пытался защититься.
Кровь бросилась мне в голову Пусть он на десять лет старше, пусть он опытнее и сильнее меня, но так избивать себя я не позволю. Я нагнул голову и сжал кулаки.
Тут сзади на моё плечо легла рука и сжала его, как в тисках.
Спокойно, юнга, спокойно! прогремел голос сзади; и затем
Штоксу: Проваливай, жаба!
Я обернулся. Это был матрос, свесившийся с верхней койки. В полутьме его не удалось сразу разглядеть, и я ощущал только его руку, которая продолжала сжимать моё плечо: широкая, могучая рука, густо покрытая волосами и оплетённая, как канатами, мощными мышцами.
Мужчина наверху спустил ноги с койки и спрыгнул вниз.
Ты, видно, юнга-новичок? спросил он.
Да.
И как тебя зовут?
Гюнтер Прин.
А меня Мар Виташек, он протянул мне руку.
Он был, по крайней мере, на две головы выше, и вдвое шире меня, его глаза выцвели от морского ветра и солёной воды.
Ты не должен мстить ему, сказал он. Этот Штокс подонок. Сам по себе он хил, и потому выбирает ребят помоложе и послабее, и мучает их.
Я вовсе не слабее, ответил я. Просто я не успел дать ему сдачи.
Ну-ну! засмеялся он. Но ты моложе его! И даже если бы ты на самом деле дал сдачи, то мы все стали бы против тебя. Так положено, это дисциплина.
Он медленно опустился на банку и стал набивать трубку.
Я такое однажды пережил, продолжал он. К нам пришёл новый юнга. Он был крепким парнем и здорово побил матроса. Однако после этого и сам пролежал три недели в койке, и должен был поставить новые зубы из алюминия. Теперь он их чистит наждачной бумагой. Жаль, если мне пришлось бы помочь Штоксу именно таким образом, пробормотал он и зажёг свою трубку.
Пока он сидел за столом и молча курил, я раскладывал свои вещи.
Я ещё не закончил располагаться, как вновь появился Штокс и сказал, что я должен прибыть на корму к боцману.
Боцман жил в отдельной каюте. Когда я вошёл, он лежал на койке, опираясь вытянутыми ногами в сапогах на табуретку.
Послушай-ка, господин юнга, сказал он, как раз тебя-то нам и не хватало. Имеется срочная работа.
Он выкатился из койки и, тяжело ступая, повёл меня на бак к гальюну под палубой.
Это наш «парламент», указал он на два унитаза. Ты не поверишь, но когда-то они были белыми. А теперь за работу! Возьми горячей воды и соли у кока. Когда закончишь, доложишь мне.
Он ушёл, а я принялся за дело. Через открытую дверь виднелись кусок палубы и грот-мачта, которая стройно поднималась в бледно-голубое февральское небо.
Вот она жизнь моряка, о которой я мечтал Будь оно проклято, такое начало!..
Наконец я закончил с работой и доложил боцману. Он молча прошёл вперёд. Тщательно осмотрел оба унитаза. Затем повернулся ко мне:
Ну что ж! Хорошая работа, юнга, его тон стал доброжелательнее, без издёвки. Если ты и дальше будешь содержать их в таком виде, найдёшь себе в Гарри Стёвере друга.
Он похлопал меня по спине и ушёл.
В обед мы с таким же юнгой, как и я, должны были «бачковать». Второй юнга маленький, проворный парень с головой, покрытой щёткой белокурых волос, и весёлыми синими глазами.
Мы получаем на камбузе и приносим в кубрик жестяные бачки с пищей, а после обеда моем их. Мы обедаем вместе с матросами, сидя за столом плотно, локоть о локоть. Поскольку сегодня воскресенье, на обед жаркое из свинины с краснокочанной капустой.
Тебя зовут Гюнтер Прин? обратился ко мне мой напарник-юнга, когда мы с ним сели за стол. А меня Ханс Циппель. Хотя я здесь уже четырнадцать дней, можешь обращаться ко мне на «ты».
Матросы смеются, и только Штокс делает недовольную гримасу.
Во второй половине воскресенья мы были свободны. Работа началась на следующий день.
Сначала мы грузили продовольствие, и я должен был поднимать на борт мешки с зерном с помощью ручной лебёдки. Затем предстояла подвязка парусов. Поднявшись на реи, мы натягивали на них холстины парусов и прочно привязывали их гитовыми. Пальцы ломило от ледяного ветра, стальные реи были ужасно холодными. Грот-мачта поднималась над палубой на высоту пятьдесят пять метров, и белая палуба отсюда, с высоты колокольни, казалась крохотной.
Нужно было закрепить двадцать восемь парусов, и нам понадобилось на это два дня.
На четвёртый день мы были готовы к плаванию. Рано утром буксир вытащил нас на середину реки и затем повёл вниз по течению. Было ещё темно, вода чернела своей глубиной, и только льдины с хрустом крошились форштевнем и проплывали в темноте