Узница взяла со стола третий том.
Сантер отвернулся. Грубая сила этого человека, который командовал восемьюдесятью тысячами людей и которому достаточно было одного жеста, чтобы заглушить голос умирающего Людовика XVI, разбилась о достоинство несчастной узницы: он мог ее обезглавить, но не в силах был сломить.
А вы, Елизавета? обратился он к другой женщине (она оставила свое вышивание, чтобы сложить руки и помолиться, не этим людям, конечно, а Богу). Вы будете отвечать?
Я не знаю, о чем вы спрашиваете, проговорила ода, следовательно, не могу и отвечать.
Черт возьми! Гражданка Капет, сказал Сантер, теряя терпение, я же ясно сказал, что вчера вечером вам пытались помочь бежать. Вы должны знать виновных.
Мы ведь не имеем никакой связи с внешним миром, сударь, а стало быть, не можем знать ни того, что делается для нас, ни того, что делается против нас.
Хорошо, сказал муниципальный гвардеец, посмотрим, что скажет об этом твой племянник.
И он направился к кровати дофина.
Услышав эту угрозу, Мария Антуанетта немедленно встала.
Сударь, попросила она, мой сын болен и спит. Не будите его.
Тогда отвечай.
Я ничего не знаю.
Гвардеец подошел к кровати маленького узника, который, как мы уже сказали, притворялся
их обыскать.
Мужчины вышли.
Дорогая госпожа Тизон, сказала королева, поверьте, что
Я не верю ничему, гражданка Капет, ответила страшная женщина, скрежеща зубами, ничему, кроме того, что только ты причина всех несчастий народа. И уж я найду у тебя что-нибудь подозрительное, увидишь
Четверо мужчин скрылись за дверью, чтобы в любую минуту прийти на помощь, если королева будет сопротивляться.
Обыск начался с королевы.
У нее обнаружили платок с тремя узелками, приготовленный, к несчастью, в ответ на тот, о котором говорил Тизон, карандаш, ладанку и воск для запечатывания писем.
Ага! Я так и знала, сказала тетка Тизон. Я уже говорила гвардейцам, что она пишет, эта Австриячка! Как-то раз я нашла каплю воска на розетке подсвечника.
О сударыня, прошу вас, взмолилась королева, покажите им только ладанку.
Как бы не так, пожалеть тебя! А кто меня пожалеет? У меня отняли дочь.
У мадам Елизаветы и у принцессы ничего не нашли.
Тетка Тизон позвала муниципальных гвардейцев, и они вернулись во главе с Сантером. Она вручила им все, что нашла у королевы; предметы эти переходили из рук в руки, их рассматривали, высказывая различные предположения. Особое внимание гонителей королевской семьи привлек носовой платок с тремя узелками.
А теперь, сказал Сантер, мы зачитаем тебе постановление Конвента.
Какое постановление? спросила королева.
Согласно ему, тебя разлучают с сыном.
Неужели действительно существует такое постановление?
Да. Конвент слишком тревожится за ребенка, которого ему доверила нация, чтобы оставлять его в компании такой порочной матери, как ты.
Глаза королевы метали молнии.
По крайней мере, хотя бы сформулируйте обвинение; звери вы, а не люди!
Черт возьми, ответил муниципальный гвардеец, это не трудно, вот
И он произнес гнусное обвинение, подобное выдвинутому Светонием против Агриппины.
О! воскликнула королева; она стояла бледная и величественная в своем негодовании. Я взываю к сердцу всех матерей!
Полно, полно, сказал муниципальный гвардеец, все это решено. Но мы здесь уже около двух часов. Не можем же мы терять весь день. Вставай, Капет, и следуй за нами.
Никогда! Никогда! закричала королева, бросаясь между гвардейцами и юным Людовиком, намереваясь защитить подступы к кровати сына, подобно тигрице, защищающей свое логово. Никогда не позволю отобрать моего сына!
О господа! сложила в мольбе руки мадам Елизавета. Господа, молю именем Неба! Сжальтесь над обеими матерями!
Говорите, сказал Сантер, назовите имена, расскажите о планах ваших соучастников, объясните, что означают узелки на носовом платке, принесенном вместе с бельем девицей Тизон, и те, что завязаны на платке, найденном в вашем кармане. Тогда вам оставят сына. Казалось, взгляд мадам Елизаветы умолял королеву принести эту ужасную жертву.
Но та, гордо вытерев слезу, которая, подобно бриллианту, блестела в уголке ее глаза, произнесла: Прощайте, сын мой. Никогда не забывайте вашего отца, что теперь на небесах, и вашу мать, что скоро с ним соединится. По утрам и вечерам повторяйте молитву, которой я вас научила. Прощайте, сын мой.
Она в последний раз поцеловала его. Затем поднялась, холодная и непреклонная.
Я ничего не знаю, господа, заключила она, можете делать все что угодно.
Но королеве потребовалось больше сил, чем было та в сердце женщины, тем более в сердце матери. Она в изнеможении упала на стул, когда уносили ребенка. По его щекам катились слезы, он тянул к ней руки, но не издал ни звука.
За муниципальными гвардейцами, унесшими королевское дитя, захлопнулась дверь, и женщины остались одни. Прошла минута безнадежной тишины, изредка прерываемая рыданиями.
Королева первая нарушила молчание.
Дочь моя, спросила она, где записка?
Я сожгла ее, как вы мне велели, матушка.
Не читая?
Не читая.
Итак, прощай последний проблеск, последняя надежда! прошептала мадам Елизавета.