Вол тонул медленно, оглашая окрестности печальным ревом. Никогда прежде мне не доводилось слышать столь жалобных и обреченных звуков, издаваемых живым существом. Да и после не приходилось вплоть до того момента, когда из груди Шрама вырвался низкий рокочущий стон, исполненный боли и обиды.
Шпага выпала из его руки, и я почти было подхватил ее, но в этот момент второй негодяй (буду для краткости называть его Верзилой) ударил меня своим клинком к счастью, плашмя.
Вряд ли он сделал это из человеколюбия. Скорее, он просто не сумел нанести мне полноценный колющий удар, поскольку между нами находился воющий от боли Шрам (комнатка, как я уже упоминал, была маленькая). Но хлестнуть меня по пальцам у него получилось.
Рука моя сразу же повисла, как плеть. Я благоразумно отказался от дальнейших попыток завладеть шпагой Шрама, решив использовать в качестве оружия его самого. Сделать это было несложно, так как мерзавец в тот момент представлял собой просто корчащийся от боли кусок мяса и костей, причем довольно увесистый. Я изо всех сил толкнул его плечом, рассчитывая, что он налетит на Верзилу и, если очень повезет, свалит того с ног.
План мой удался лишь отчасти.
Шрама действительно отбросило на Верзилу, но с ног он его не сбил, потому что наткнулся на клинок, который Верзила держал в руке. Я увидел, как изпод складок плаща Шрама выскользнуло окровавленное острие. По комнате распространилось отвратительное зловоние. Видимо, шпага пробила мерзавцу кишки.
Сантьяго! хрипло выдохнул Шрам и умер.
Грех было не воспользоваться открывшимися перспективами. Оружие Верзилы застряло в брюхе Шрама, и чтобы вытащить его, требовалось по крайней мере две секунды. Этих двух секунд мне хватило, чтобы с прославленным проворством Алькоронов проскользнуть мимо убийц, сдернуть (левой рукой) висевший на гвозде пояс со своей шпагой и кубарем скатиться с лестницы, ведущей в помещение, где старый Хорхе хранит мешки с мукой. Это довольно большой сарай, весь уставленный поседевшими от мучной пыли тюками. Тут, кстати, обнаружились и Гонсало с Федерико оба дрыхли, как сурки, зарывшись в мягкую мешковину. То, что их не разбудил шум схватки, красноречиво свидетельствовало о количестве выпитого накануне. Вероятно, пока я ухаживал за Паолой, приятели сумели вытрясти
из Хорхе второй кувшин его кислого пойла.
Вставайте! рявкнул я, пробегая мимо этих достойных сожаления представителей кастильского рыцарства. Опасность! Опасность!
С тем же успехом можно было призывать на помощь мраморную статую святого Михаила, украшающую наш городской собор. Гонсало оглушительно всхрапнул и перевернулся на другой бок, а Федерико вообще не пошевелился.
Зато сверху послышался громкий треск ломающегося дерева. Я обернулся Верзила, выскочив на лестницу, не стал терять времени, спускаясь по ступенькам, он просто перемахнул через хлипкие перила, сокрушив их при этом своим весом, и спрыгнул вниз, приземлившись на мешки с мукой.
Я по инерции пробежал еще несколько шагов и чуть было не разбил себе лоб, наткнувшись на запертую дверь. Вряд ли это было дело рук Хорхе; скорее, проникшие на мельницу убийцы позаботились о том, чтобы я не смог ускользнуть от них ни при каких обстоятельствах.
Что остается делать кастильскому дворянину, если путь к спасению отрезан, надежды на помощь друзей никакой, а за спиной тяжело дышит убийца с острой сталью в руке?
Только повернуться и принять бой.
И плевать, что правая рука все еще висит, словно неживая. Левой я дерусь гораздо хуже, но это еще не повод безропотно позволить себя убить. В конце концов, мне нужно было всего лишь выиграть немного времени для того, чтобы пальцы правой вновь обрели чувствительность. Поэтому я и не думал о том, чтобы нанести смертельный удар противнику, полностью сосредоточившись лишь на том, чтобы отбивать его атаки. Он был выше и тяжелее, а стало быть, сил ему приходилось расходовать больше. Я прыгал по всему амбару, перескакивая через мешки с мукой, как молодой козел, отмечая про себя, что дыхание Верзилы становится все более прерывистым. Наконец, когда он совсем запыхался, бегая за мной по сараю, я перекинул шпагу в правую руку и перешел в нападение. И тут уже веселье пошло понастоящему.
Техника у Верзилы была неплохая, да что там хорошая. Впрочем, при его профессии это и неудивительно. Но без особых изысков просто добротное ремесло, которому обучают во всех фехтовальных школах Кастилии. А мне (как, впрочем, и моим старшим братьям) повезло учиться у маэстро Бартоломео Гуччи, имевшего репутацию одного из лучших фехтовальщиков Италии.
Итальянская школа фехтования отличается от нашей, испанской. По словам моего отца, это следствие разницы в характерах: итальянцы более склонны к коварству и интригам, поэтому и техника боя у них хитрее и изощреннее. В ней полнымполно всяких секретных приемов и обманных трюков, на которые попадаются даже самые опытные испанские фехтовальщики.
В свое время отец потратил немалую сумму на то, чтобы пригласить к нам в замок маэстро Гуччи. Матушка не переставала упрекать его, говоря, что за половину этих денег можно было выкупить часть леса, находящуюся в залоге у севильских ростовщиков. Но отец был непреклонен по его мнению, хорошее образование сыновей было гораздо важнее какогото там леса. И, хотя батюшка мой под образованием понимал прежде всего владение шпагой и вольтижировку, а не какието там латынь и греческий, я навсегда сохранил в своем сердце самую глубокую и искреннюю благодарность этому простому, но благородному человеку, настоящему идальго.