Шрифт
Фон
ГРУСТНАЯ ПЕСЕНКА
Не пускали посмотреть,
отовсюду гнали,
запрещали громко петь,
на диване клали,
приходила медсестра,
щёлкала иголку
У меня была сестра.
Но не очень долго.
НА ВЕЛОСИПЕДЕ
Настоятель уезжал,
и ворота запирали.
Чтобы Бога не украли?
Чтобы Бог не убежал?
Что Он делает впотьмах
заливается слезами?
Спит с открытыми глазами
у Марии на руках?
ТЯЖЁЛАЯ РАБОТА
Ма слепила возле окна
бабу воот с таким животом,
мол, когда растает она,
то и ма поедет в роддом.
Я так долго ждать не привык.
Навалился Па, подсоби!
Баба на куски, мама в крик:
«Кто-нибудь! Звоните ноль-три!»
МОЙ ПЕРВЫЙ БАЛ
Не шутила, не играла
ни с Андреем, ни с огнём,
ни минуты не скучала
с одиночеством вдвоём.
Как он был красив и крепок!
Кто поджёг, какой злодей,
дом из веточек и щепок
для людей из желудей?
* * *
идти купаться в море
когда не хочется писать
занимать в пустом кинотеатре
место согласно билету
платить за проезд в троллейбусе
в воскресенье ночью
выходить за любовника замуж
искусство для искусства
* * *
Не мысль, не чувство ощущенье
всего телесного состава,
что новая любовь прощенье
за то, что сделано со старой,
что сладок поцелуй Иудин,
что он желанен Назарею
Прощение за то, что будет
позднее сделано и с нею.
* * *
Погаси, мой свет,
cвет. Иди сюда.
Чем кромешней нет,
тем нежнее да.
Я сказала ты,
как из-за плеча
вечной темноты,
вечного молча.
Нежность, нелегко
дался твой урок:
не предсмертность по
смертность лучших строк.
* * *
Рождаюсь. Значит, умерла.
Как и когда, убей, не помню.
Кто отливал колокола
и поднимал на колокольню,
кто отпевал любовь мою,
не помню. Кто диктует оды,
не ведаю. Но узнаю
того, кто принимает роды.
* * *
я видела стада
стекающие с гор
я ведала стыда
стегающий укор
любимому врагу
я выдала секрет
любитвы на снегу
я выжила
ты нет
* * *
Вестибулярный аппарат
совесть. Иду по канату.
Тетивой натянут канат.
Разлюбленный мой, не надо
любить меня в спину! Итог
едва ли будет двуспальным.
Чем доблестней ты одинок,
тем сладостней быть печальным.
* * *
Вита нуова, здорово!
Я, как всегда, не готова:
я прижилась во гробе,
пустила корни в утробе,
пригрелась в разношенной шкуркеЕ
Вотще! Огрызки, окурки,
обломки, обмылки, клочьяЕ
О ненасытность волчья!
* * *
Слушаю сердце.
Систола говорит да.
Диастола нет.
* * *
любовь из меня делай
сырье всегда под рукой
а рядом живут девы
в подолах носят покой
будем с ними помягче
поласковей понежней
может дадут понянчить
даже на несколько дней
* * *
январским белым днем
как здорово родной
отшельничать вдвоем
в раковине ушной
о шепот голос без
почерка без примет
мороз-головорез
здесь потеряет след
до ночи шу-шу-шу
назло календарю
то что сейчас скажу
замертво повторю
* * *
Помассируй мне шею,
а я тебе предплечье.
Жизнь стала сложнее.
Жить стало легче.
Пуд отложенной соли
мы уже доедаем,
ева из костной мозоли
с глиняноногим Адамом.
* * *
Два кольца. Два конца.
Утро в двуспальном гробе.
Без обручального кольца
мерзнут руки. Обе.
Вольно, ангельский конвой!
Вечный покой покинут.
Без венца над головой
ноги под утро стынут.
* * *
Ничьи зубные щетки,
ключи не от чего
Мучительно нечетки
черты минувшего.
Как жалко, что не жалко,
что прошлое пройдет!
Пальто давно на свалке,
а пуговица вот.
Рождаюсь. Значит, умерла.
Как и когда, убей, не помню.
Кто отливал колокола
и поднимал на колокольню,
кто отпевал любовь мою,
не помню. Кто диктует оды,
не ведаю. Но узнаю
того, кто принимает роды.
ИЗ КНИГИ "ПЛОЩАДЬ СОЛОВЕЦКИХ ЮНГ"
* * *
Завещание план прожитой жизни.
Над своим гробом не хочу слышать
си-минорный прелюд Рахманинова, allegretto
из Седьмой Бетховена, ничего из любимого
Чайковского. Хочу: А-dur-ный фортепианный
Моцарта, adagietto из Пятой Малера
и Девятую Брукнера, часть третью.
А впрочем, можешь завести, что хочешь:
кто плачет, тот и заказывает музыку.
* * *
Весть обызвестковалась. Смерть нашла
в моей груди незанятое место
и там в клубок свернулась и пригрелась,
тиха, как подобает приживалке,
хитра, как подобает компаньонке,
коварна, как положено подружке.
Когда смеюсь, она со мной смеётся,
а плачу так смеётся надо мной.
* * *
Зеркало по природе правдиво,
поэтому оно легковерно,
поэтому ничего не стоит
ввести его в заблужденье:
поворот головы, пары прядок
размещенье, прищур и улыбка и уже верещит, простофиля:
"Всех милее, румяней, белее!.."
* * *
Надкусив эту смерть, как плод
с пресловутого древа,
потеряла свой рай, и вот
я бездомна, как Ева.
Я не в курсе блужданий души
в пространствах Иного,
но меня ты, как чести, лишил
бессмертья земного.
Я-то думала тридцать лет
и три года,
будто смерти в меня нет
хода
* * *
Твоя хладность как грелка аппендициту.
Твоя страстность как холециститу лёд.
Твоё сердце, даже когда разбито,
как старый будильник, как старый политик, врёт.
Увы! Моржовый не вышибить журавлиным
клином увы! осиновым всё сошлось
на тебе, созданье с ногами из красной глины,
руками, губами, глазами из красной глины
Улетаю когда журавлино, когда тополино.
Остаёшься раскинуты руки, ноги врозь.
* * *
Морщины вокруг лба
взяли рот в скобки.
Морщины в уголках глаз
взяли глаза в кавычки.
Морщины поперёк лба
нотно лоб разлиновали.
Морщины поперёк горла.
Подвенечная седина.
* * *
Грудь на грудь, сердцами перестукиваться,
чтобы сговориться о побеге
(грудь на грудь, на пуговицу пуговица)
в пресловутый край трудов и неги,
где (к виску висок) нектары квасятся
и крахмальные обеты стелются,
где бухой охранник (сердце на сердце),
целясь в одного, в обоих целится.
Шрифт
Фон