Как?! зачастил ресницами руководитель группы.
Не изображай наивняк! отрезал ему путь к отступлению начальник отдела. Скажи этому Цыбаркину, чтоб немедленно писал заявление!
А почему я? поникшим голосом, принимая позу обиженного, произнес руководитель группы. А потом все будут ни при чем, а Моисеенко один виноват. Он же меня без соли сожрет, даже не запивая!
Не позволим, Моисеенко! Считай, что поддержка тебе, начальник отдела снова бросил многозначительный взгляд вверх, обеспечена.
А-а! безысходно мотнул головой руководитель группы. Сколько раз уже!..
Действуй, действуй! уходя, повысил тон начальник отдела.
Руководитель группы долго курил. «Так ведь со свету сживет, размышлял он. Анонимками доконает. По судам затаскает. Цыбаркии это незыблемо. Это навечно»
Он позвал Цыбаркина.
Как существуем, старик?.. Ну лишь бы, лишь бы А скажи, Цыбаркии, что бы ты сделал, если бы тебе предложили написать заявление?
В Гагры или на расчет?: осклабился Цыбаркии. И, подметив сиротливость и обреченность облика собеседника, ободряюще похлопал по плечу: Понятно Но я бы на твоем месте устроил им такое шоу не расхлебали бы!.. Следующему поколению заказали бы! Он наклонился и сказал руководителю группы на ухо: А ты анонимку шарахни!..
«Вот она, сермяжная действительность! совсем загрустил руководитель группы, оставшись один. Хоть в прорубь, несмотря на лето! Ну, порученьице! Все хотят быть добренькими, все желают существовать без стрессов! А ты, Моисеенко, давай в гладиаторы, на потеху зрителям. Но не выйдет!»
Не выйдет! вслух заключил он. Я не козел отпущения! Примите ход конем, уважаемые!
И руководитель группы, придвинув чистый лист, решительно набросал: «Прошу дать расчет по собственному желанию. В. Моисеенко».
ЗВЕЗДА ЭКРАНА
Попалась мне недавно в старом журнале поэма «Братская ГЭС». Ничего стихи, в рифму. Но волнует меня другое. Почему, спрашивается, никто не заметил в этой поэме явных и грубых просчетов? Прямо говоря где в этой «Братской ГЭС» я?
Я, конечно, понимаю, что литература она литература, а доку ментальное кино совсем другое. Но, как. говорит мой друг, интересный режиссер Фима Цаплев, все средства искусства пишут историю современности, а кто не делает этого, тот просто в арьергарде жизни. А то еще дальше, хотя дальше и некуда.
С Фимой мы встретились на Гырлянской ГЭС. Помню, я только туда подъехал, с бригадой еще не успел познакомиться, а тут пуск. Ленточку красную перерезать будут.
Жду торжественной минуты, внутренне готовлюсь. Оно, конечно, особого права находиться в первых рядах вроде и не имею, поскольку на стройке всего неделю, но разверните карту электрификации последних лет это же моя трудовая биография. Где что строилось электрическое там я. Между нами подъемные еле успевал получать.
Что гоняло по белу свету? Длинные рублики, скажете? Не совсем. Кошелек, конечно, не последнее дело, но у меня на первом месте романтика. Я не могу без движения, я только присяду ноги зудят, дороги кличут, энергетика к себе требует. Меня комфорт из себя выводит, мне неустроенности хочется.
Так если посмотреть на стройки ГЭС, то есть на меня лично анфас и профиль, то мое место именно в первых рядах. А потому на митинге я всегда иду к трибуне.
И на Гырле так было. Стремлюсь к центру событий, занимаю позицию в первых рядах, самую что ни на есть передовую. Аплодисменты, речи, вспышки блицев. И тут на горизонте бородач в ненашей кожаной куртке, он самый интересный кинорежиссер Фима Цаплев.
Станьте в монолит, товарищи! требует. Для истории снимать будем. А вы, предлагает мне, выдвиньтесь на первый план и улыбайтесь.
Кончилась съемка, он даже обнял меня от избытка чувств.
Гениально! говорит. Какая натура!
А потом я на Песчанскую ГЭС подался. Чуть не опоздал, правда, в самый день пуска прибыл. А Фима Цаплев тут как тут: меня ищет, оказывается. Ему начальство на худсовете благодарность за прежнее кино вынесло. Очень уж удачным там получился образ строителя наших дней в моем изображении.
Здравствуй, родненький! говорит Фнма. Я теперь без тебя не могу. И тащит меня на съемки сразу.
Правда, нашелся один деятель. Толкует, что я, мол, человек случайный, передового бригадира Горбунова для лучших кадров предлагает. Но Цаплев ни в какую!
Мне, возражает, типаж нужен, и я знаю, что делан. У Тятькина, то есть у меня, лицо передовика, настоящее свидетельство эпохи. Мало ли что Горбунов в работе орел. У нас в кино, специфика.
И каску заготовленную мне подает, куртку, пояс монтажный.
Отснял он мировую кинуху, и пошли мы с ним по махонькое пропустить за дальнейшие творческие удачи.
Гена, говорит Цаплев, цены ты себе не знаешь! Ты посмотри на себя в зеркало и задумайся над своим обликом! Какое эпический размах, какая монументальность! Ты, Гена, будто с плаката сошел. И ты сошел для меня, учти. Я из тебя звезду документального экрана сделаю! С твоей биографией, говорит, паблисити стыдиться нечего. Собирай, говорит, чемоданы, будешь ездить со мной по стройкам отражать кипучую романтику будней. Я, кричит, зачисляю тебя на ставку осветителя!