Здравствуй, Василий Никанорыч! спокойно сказал ему Факел. Меня зовут Факел, а это, он указал на меня. Мой напарник Глаз. Мы смиренные братья инквизиции.
Произнося последнюю фразу, он смиренно возвел очи к потолку, словно бы прося Господа подтвердить наши полномочия. Потолок был белый и, судя по яркости, белили его совсем недавно. В воздухе витал легкий запах краски. Никаких знаков свыше на потолке не отразилось.
Впрочем, тут нам поверили на слово.
Лещинский Василий Никанорыч, отрекомендовался мужчина. Коллежский секретарь. Здесь, стало быть, староста городской.
Про секретаря у него прозвучало заметно солиднее, чем про старосту, хотя, казалось бы, чем там гордиться-то? Чиновник 10 ранга это на наши армейские деньги простой поручик. Впрочем, если подумать, и городской староста тоже не бог весть какая птица. На одну ступеньку повыше деревенского.
Я к вашим услугам, господа инквизиторы, сказал староста и вопросительно посмотрел на нас.
Выглядело это так, будто он собирался, но никак не решался спросить прямо: вы зачем пожаловали-то, голуби сизокрылые?
Нам поручено отловить каннибала, сказал Факел.
Ах, да-да, каннибала, сразу согласился староста, заглядывая в бумаги на столе, словно бы искомый людоед мог прятаться среди них.
Его там не оказалось.
Ну да, проблема существует, нехотя признал староста. Куда деваться-то? Мы, конечно, и сами ищем, но ваша помощь будет очень кстати. Да-да, очень кстати.
Факел с интересом смотрел на него. Староста под его взглядом замялся. На его лице отчетливо читалась спешная инвентаризация своих грехов, достойных внимания инквизиции. Судя по откровенному недоумению, с этой стороны Василий Никанорыч был чист. Однако инквизиции праздное любопытство обычно не свойственно, и староста усердно продолжал копать вглубь. Пока он не погрузился слишком глубоко, Факел подсказал:
Ты же нас сам вызвал, Василий Никанорыч. Сегодня утром. Телеграммой.
Вызвал? удивленно переспросил староста. Я?
Вместо ответа Факел вынул из кармана бланк телеграммы и вручил его старосте. Тот осторожно взял в руки бумагу, поправил пенсне и внимательно изучил текст. Глаза за стеклами пенсне постепенно округлились в полном изумлении.
Это ведь твоя телеграмма? строгим тоном спросил Факел.
Что? староста вскинул голову, и тотчас исправно ею закивал. Ах, да-да. То есть, я хотел сказать, что я не то чтобы вызывал Нет-нет, что вы, тут он замотал головой. Я попросил о помощи. Вот, тут сказано, староста потыкал пальцем в телеграмму. Что мы нуждаемся в помощи и это действительно так, но если эта просьба отрывает инквизицию от важных дел
Не отрывает, спокойно сказал Факел. Что тебе известно об этом каннибале?
Староста вздохнул, как перед
прыжком с крыши, и честно признал, что рассказывать, по правде говоря, нечего. Вообще. Никто в городе ни разу каннибала не видел. Разве что те, кто пропал, но они, понятное дело, никаких показаний дать не могли. За них это сделали распространители слухов, а пара досужих старушек на завалинке запросто могла дать фору дюжине газетных писак.
У меня хозяйство по всей округе расползлось, а люди боятся лишний раз за ограду выйти, жаловался староста. А у нас план поставок на год вперед расписан!
Погодите-ка, сказал я. Если его никто не видел, с чего вы вообще взяли, что у вас тут орудует каннибал?
Так староста развел руками. Иначе мы бы хотя бы трупы нашли. А так, стало быть, он всех съел.
Факел тихо хмыкнул и покачал головой.
А может, они все просто сбежали, сказал я. Например, на фронт.
По правде говоря, на шестой год войны такое случалось редко. Поначалу-то, как ветераны рассказывали, бывало, заявлялась толпа с дрекольем да иконами прямо на позиции, и спрашивала, где им встать, чтобы биться за землю русскую. Сейчас куда чаще бежали в обратную сторону.
Тем не менее добровольцы еще встречались. В моей старой роте был один. У него всю семью убили бесы, вот он и пошел мстить. Хороший стрелок оказался. Погиб, когда мы всей ротой валили демона в Гатчине. Завалили, кстати. Надеюсь, на том свете это послужило ему утешением.
Простите, господин Глаз, произнес староста и покачал головой. Тут не тот контингент, так сказать. У нас не только рабочие пропадали, а старики, женщины У одной здесь двое детей осталось. Пришлось их в сиротский приют определить. До возвращения, так сказать.
Он махнул рукой в сторону окна. Я выглянул. За окном вольготно раскинулся яблоневый сад. Высокие деревья закрывали вид даже со второго этажа. В узкий просвет между зеленью я едва разглядел серую каменную колокольню.
Да и беженцев уже с десяток куда-то сгинуло, добавил староста. Им-то, простите, куда на фронт? Можно сказать, только что оттуда.
Здесь есть беженцы? спросил Факел.
А где их нет? Другое дело, что беженцы обычно стремились к городам покрупнее, но тут уж кто докуда добежал. Я их лагеря, бывало, встречал прямо в чистом поле.
Целый табор, пожаловался староста, после чего, спохватившись, добавил: Но мы к ним, конечно, относимся по-христиански, как полагается. Работу даем, если есть. Да вот хоть взять машинистку мою, староста указал на дверь. Из них как раз будет. Ну а что на всех работы не хватает, так, простите, где я ее им возьму? Они идут и идут, а у меня бюджет, знаете ли.