Сначала атака на замыкающее колонну ведро. Мирняк, что тут сказать, чистое избиение младенцев. Солдат Зла подскакивает к передней двери, рывком распахивает, прямой в скулу водиле, жалобно хрустнула треснувшая челюсть, вылетая из креплений, лопнул край губ, хлестнув тонкой струйкой крови. Тучного мужика в растянутой мастерке на голое потное тело, за шиворот вытаскивают из чрева автомобиля, пинок по почкам, добавить по ребрам, скрючивая в позу эмбриона. Идентичное действие проделывают с пассажирами. Часть из них, в основном подростки, сопротивляется. Пытается сопротивляться, но удар в голову от мясной машины войны есть удар в голову, останавливает даже самых горячих. В кузове "Газели" наспех собранные вещи и дети. Много детей с дедушками и бабушками, к которым их привезли на лето.
Все заканчивается быстро, шеренга
людей на коленях, со сцепленными на затылках руками, под прицелами автоматов "Мясной" группы. Надо же, даже никого не убили, ну кроме дедугана и пацанвы. А нет, Стрельцов еще дышит и, к моему удивлению находится в сознании, только правой рукой шевелить не может, корчится на земле, силясь снять с плеча "Сайгу". На мой непрофессиональный взгляд - сломана ключица и предположительно еще что-то в локте, плюсом, всюду кровь, кожу стесало знатно, до мяса, потемневшая, запыленная спецовка не шибко помогла. Пиздюки да, упокоились с миром. Шея и черепно-мозговая. Еще теплый труп и отходящего в мир иной вытаскивают из-под покореженного мотоцикла и мешками с картошкой кидают рядом. Как быстро я привык к смерти...
С деда срывают ствол, заламывают руки, выдавливая шипение сквозь зубы. Понятия не имею, насколько ему больно. Волочат к остальным. И пенсия вдруг что-то вспоминает, "пистолетиком" складывает пальцы здоровой конечности, на подушечках и ногтевых пластинах начинает формироваться яркий окурок. Крюк в заросшую щетиной челюсть. Огненная стрела умирает так и не родившись. Ебучие Игроки.
Мясо демонстративно передергивает затворы "калашей", вызывая испуганный гул среди мертвечины, не успевшей осознать неминуемость собственной смерти. Беру под Контроль одного из Солдат, выступая чуть вперед.
-Я задаю вопросы, вы отвечаете, - голосовые связки моих ребят идеально подходят для запугивающих речевок, - если нет - вам пизда.
Коротко, ясно и по делу.
-Где те, от кого вы бежали?
Нестройный хор неуверенного лопотания.
-Говорит только один.
-Мы оторвались, - взял слово водила первой "копейки", - они не пошли дальше хуторов.
Лет тридцать-тридцать пять, в охотничьем камуфляже, с короткой бородкой и темными кругами под потухшими глазами. А держится неплохо, весьма неплохо под взглядом бездонных автоматных зрачков.
-Кто "они"?
-Мертвецы, - он сглотнул.
-Сколько до них?
-Километра четыре.
-Количество?
-Много. Десятки. Обычные трупы и... и клыкастые, с когтями.
-И все?
-И все.
Понятно. Я прокрутил в голове револьверный барабан возможных вопросов. Как на зло, ничего толкового в мозг не пришло. Да, собственно, что они еще могли рассказать? Где сидит самый главный кровосися или призыватель троллей? Значит, время приступать к мытарствам. Где-то далеко-далеко тихо заплакали положения Женевской конвенции.
Говорливого ноунейма под руки вытаскивают из строя военнопленных. Хотя, кого я обманываю? Это просто заложники, не армейцы же. Он пытается вырваться, кричит стандартную, можно сказать типовую чушь генерируемую в такие моменты сознанием - не надо, пожалуйста, за что, не надо... рассекаю себе-Солдату обсидиановым ножичком левую ладонь. Боли нет. Заточка из вулканического стекла вспарывает кожный покров и плоть почти не замечая сопротивления, чистый скальпель. Густые, тяжелые капли черными опалами выступают между разошедшимся пластами мяса. Один из парней, держащий подопытного номер один за руку, зажимает мужичку нос. Смертник мотает головой, дергается в мертвой хватке бойцов. Никто не попытался поднять бунт. Да, это со стопроцентной вероятностью закончилось бы смертью, но... куда делась вся эта лапша, что нам вбивали в школах, на уроках истории? Подвиг простого человека, грудью на амбразуру, спиной под колеса пушки, умереть стоя, чем жить на коленях. Каждый думает, что он, именно он, выживет, если не будет дергаться. Так работали концлагеря. Так работает человечество.
Он раскрывает рот, заглатывая новую порцию кислорода. И в ротовую полость, в глотку, в пищевод и горящие легкие пополам с воздухом затекает кровь Зла. Распаханная кисть зажимает губы, вдавливается в лицевые кости черепной коробки, нос зажат, только глотать...
Парни, по моему приказанию, отстраняются, когда подопытную крысу начинают колотить судороги. Двойка "Мясных" переводит прицелы с пленных на отлетающего в Хельхейм. Агония заканчивается спустя двадцать три секунды, я считал. Ноунейм медленно встает на негнущиеся ноги. Выглядит паршиво, пиздец, как паршиво. Бледное, почти белое, сведенное в уродливой гримасе неконтролируемых мимических мышц хлебало. Потемневшие ногти удлинились, заострились. С губ, не скрывающих кратно удлинившиеся клыки, клочьями стекает вязкая пена пополам с кровью. Темной, венозной кровью. Под мелом кожного покрова проступают набухшие черным капилляры, частой паутиной раскинувшиеся от затопленных бесконечным мраком глазных яблок. Ни зрачков, ни радужек, ни белков - сплошная тьма.