Думал поизгаляться с бронежилетами, но спустя несколько бесплодных попыток быстро понял, что ни к чему это не приведет. Ограничился чисто МэдМаксовским комплектом снаряги в край опустившегося рейдера радиоактивных пустошей - броня из кусков покрышек, скрещенная с обрывками плотных кожаных курток. Убожество. Ну да и хуй с ним, что смог, то смог. За это время наш отряд пополнили Мясо-5 и Мясо-6, получившие идентичную остальным карателям экипировку. Дальше в Бараке забил очередь Прислужниками, нужно выравнивать коэффициент работяг.
Мандраж. Ебучий мандраж. Всего бьет крупная дрожь. С третьей попытки попал пальцами по ключу зажигания. Трио "старичков" в салон, мясная зондеркоманда по бокам, Бугай Зла, как обычно, сзади УАЗ-а. Двигатель довольно порыкивает глуховато-басистыми оборотами.
Нахуя я еду с ними? Вот правда, зачем? Просто скажи - "Ты, ты и ты, зачищаете школу", а сам спать лег, когда проснусь уже и Арсенал с ротой новых бойцов на подходе. Я не готов смотреть на детские трупы. Нет, я их видел, в последние сутки слишком много для сохранения стабильного психического состояния, но... убивать?.. видеть, как их убивают?.. детей, невинных детей...
Ладно, каким крутым перцем я бы себя не считал, на некоторые вещи у меня по прежнему стоит блок. И это плохо. Законы старого мира не распространяются на мир новый.
И тем не менее мы идем убивать детей. Ребенков. Несовершеннолетних. Человеческих личинок. Сука.
Может не стоит? Ну, ну нет. Зачем? Почему? Э-э... дети маленькие, за них выхлоп единиц Зла совсем милипиздрический. Не стоит затраченных усилий.
История не запоминает слабаков.
Слабые и трусливые не создают Империи.
Слабых и трусливых забывают еще до того, как их тела пожрали сырые зевы могил.
Про слабых не складывают песни.
И мы едем. Словно ведомые чьей-то злой волей.
Моей волей.
Я бы хотел списать это на контроль разума, помутнение рассудка...
Как-то очень коряво мы оккупируем Коровино.
Я же Мировое, блять, Зло!.. почему я себя накручиваю?.. успокаиваю, нахуй?.. пытаюсь найти этому всему какое-то логическое объяснение? Логика улетела в пизду вместе с грязевым шариком под названием планета Земля. Все, Система, реалэрпэгэ, гаремы, мимимишные питомцы, имбовость, превозмогание, с богами на "ты", спасение мира, подкаблучничество, рода, кланы, вся хуйня.
Отхаркнул мокроту, соскребая с нёба мерзкий, студенистый комок. Сплюнул в окно.
Мы.
Едем.
Убивать.
Детей.
Ебать его в рот.
Я сломался. Кажется, уже слишком давно.
Взгляд зацепился за разбитое окно, быстро, цепко, мгновенно, будто я профессиональный снайпер, а не экс-менеджер микроконторы с посаженным зрением, да еще бывший ларечный продавец. Скалящаяся щепками полувывороченная рама, осколки стекла вместе с разорванной гардиной измазаны жирными шлепками красного. Ворота призывно распахнуты, чья-то "копейка" брошена у самого въезда. Заворачиваем на школьный участок, минуя ярко-синюю ограду в крупный ромб, идеально предназначенный
для того, чтобы пиздюки лихо перемахивали забор.
Ох ты ж, блять.
Шуля.
Андрюха Шулякин, мелкий уголовник на условке, местный темщик, состоящий... состоявший в вяло тлеющих контрах с цыганами, бывший неоднократно ими бит и регулярно прибегавший за шкаликом, нашел свой бесславный конец привалившись спиной к стене корпуса школьного спортзала. Тормознул "буханку" на заасфальтированной площадке, зажатой между спортзалом, трехэтажным учебным блоком и приземистой перемычкой в один этаж, соединяющих груду светло-серого кирпича в неровную букву "Н", за которой раскинулось футбольное поле.
Мясо рассредоточилось, водя тупорылыми носами ПМ-ов по окнам и округе. Не так как это сделали бы квалифицированные армейцы, скорее, как теоретически знающие базовый курс тактики срочники, особо впечатлившиеся фильмом про работу спецназа. Неумело, неопытно, но очень старательно.
Бабай, Шакал, Краб. Последним выхожу я, тут же накрываемый тенью Киллдозера. Это успокаивает. Есть нечто умиротворяющее в том, что за твоей спиной стоит лысый мамонт, готовый убить и умереть за тебя.
Присмотрелся. Блять.
Чресла прострелило фантомной болью.
Это... пиздец.
Мелкий, нескладный, от силы кило пятьдесят пять-шестьдесят мосластого веса, перебитый нос, борцовские уши-чебуреки, заячья губа, две золотые коронки, крупные лошадиные зубы, неровный овал костистого лица, ежик темно-русых волос с высокими залысинами. Одежда Шули валялась в трех метрах от него окровавленной грудой лоскутов, даже носки стянули. Кровь на тряпках, асфальте вокруг, стене и трупе запеклась, потемнела, схватилась мерзкими на вид полипами багровой плесени. Сквозь корку видна редкая волосня на груди и тускло-зеленоватые наколки, переходящие на плечи и руки. Глаз не было, хирургически-чисто вырезаны из глазниц вместе с веками и глазными нервами, оставив сочные рубиновые разводы, перечертившие скулы, щеки, подбородок, шею и ключицы. Из полуприкрытого рта... блять. Между лепешек разбитых в кашу губ торчит край размякших волосатых яиц с частью обгрызенной крайней плоти. Остальной член, испещренный следами зубов, зубов урки, скукожившийся от кровопотери, затолкали в ротовую полость. Нижняя челюсть, сломанная, очевидно, вылетела из креплений-суставов, асимметрично торча в бок. Блять...