Чучело! С пола-то зачем?
Копы все тайники очистили, она уже оглядывала себя, выгибая шею. И на самом деле чучело! Пить как хочется! И нажраться бы от пуза!
На третьем этаже я видел шкаф с женскими тряпками, сообщил Тимоти.
Покажешь? Тина подбежала к пожарному гидранту, приоткрыла вентиль и жадно пила, подставив лицо под струю.
Такие дела. Два дня без воды. Сначала доза, потом утолить жажду.
Напившись, она замотала головой, стряхивая брызги и сверкнула улыбкой.
Меня зовут Тина, она сделала книксен. А вас как?
Тимоти, представился Тимоти. Можно Тим.
Гнус, сказал я.
Тим, ты обещал что-то показать! она уже тащила его за руку к лифту. Тощий, ногастый, рукастый жизнерадостный щенок. Каратистка. Наширявшаяся каратистка. Прямо с пола. Из лужи. Я попытался почувствовать отвращение и не смог. Когда-то она была именно такой жизнерадостной, открытой, веселой. Сколько ей осталось? Лет пять, не больше. Сейчас двадцать восемь, будет тридцать три. Возраст Христа.
Я не спеша поднялся на третий этаж. Тимоти нашел быстро. Он курил у окна. Не помню, когда Тим последний раз курил.
Она в ванной, сказал Тимоти. Холодная идет слабо, но чистая, а горячая хорошо, но ржавая. Чуть теплая.
Он еще долго что-то говорил. Про фильтры очистки, про пластиковые трубы Какие, к черту, фильтры, если через неделю дома не станет.
Я достал предпоследнюю сигару, скусил кончик и прикурил от золоченой зажигалки. Стена резервуара за окном возвышалась словно стена средневекового замка.
Она каратистка, сказал Тимоти, растоптал окурок и отобрал у меня сигару. Спасибо.
Сигары не курят взатяжку.
Она каратистка, понимаешь ты это, или нет?
Нет, средневековые замки делали не из бетона. Из камня, из кирпича, но не из бетона. И башенок наверху нет.
Ты меня слушаешь, или нет? Скажи мне, ну что ты с ней будешь делать? Мы же как ежики пахать будем!
Ежики не пахают.
Не пашут. Грамотей.
Я машинально обстучал карманы, но курева не нашел. Сигары не курево. А курить я завязал. Два года назад.
Тим, ты же все понимаешь.
Мальчики, не оборачивайтесь, я голая! прозвучал за спиной жизнерадостный голос. О! расческа нашлась! Все, можете повернуться!
Мы повернулись. Тина оделась в спортивный костюм и расчесывала волосы. Она была до синевы бледная. Раньше это маскировалось грязью. Плоское лицо северных народов, но не круглое, а вытянутое, красноватый оттенок кожи индейцев, типично французский носик да в ней перемешалась кровь всех наций. Теперь она с веселой яростью расчесывала мокрые, спутанные волосы.
Есть хочешь?
Еще как! Слона слопаю.
Тимоти протянул ей сотенную бумажку. Иди, подзаправься.
А вы?
Мы на службе. Ты забыла? Жильцов выселяем.
А-а Я последняя. Чес-слово!
Тина, если бы мы не поднялись на последний этаж, ты умерла бы от жажды через пять дней, сказал я. Это наша работа.
Зрачки у нее были абсолютно нормального размера. По внешнему виду просто веселая девчонка. Это после полной дозы. Я скинул два года с отведенных ей пяти лет жизни.
Я мигом! Мальчики, вам что принести?
На твой выбор, буркнул Тимоти,
Она не вернется.
Тимоти с яростью обрушил на замок удар кувалды.
Она каратистка. Некогда нам с ней заниматься. Ну некогда и все! Куда ты ее денешь? В лечебницу? А денег у тебя хватит? В хоспис? Туда она и сама дорогу найдет.
В наркохоспис никому не пожелаю попасть. Кормежка, койка, четыре часа легкой работы в день для тех, кто не на последней стадии и любая наркота без ограничения. Год, максимум полтора и ты покойник. Гуманно. Ты сам выбрал этот путь. Государство тебе помогает пройти его до конца. Все довольны. Ты попал в рай, государство в кратчайший срок избавляется от балласта.
Ты хотя бы две сотни ей дал.
Где ты видел две сотни одной бумажкой?
Спасибо, Тим.
За что?
За то, что не дал две сотни одной бумажкой. Открой мою дверь.
Яростный удар кувалдой.
Мы спустились уже
до 13-го этажа, когда лифт пошел наверх. Потом вниз, с частыми остановками.
Вернулась, произнес Тимоти. Ну чего рожу перекосил? Ты ведь хотел, чтоб она вернулась.
Лифт остановился на нашем этаже.
Парни! Вы здесь?
Здесь! откликнулся Тимоти.
Я пиццу принесла! И еще кое-что!
Кое-что оказалось тремя бутылками легкого виноградного вина и двумя картонными пакетами всякой снеди. Мы нашли квартиру с мебелью. Тина сдернула со стола пыльную, в пятнах, скатерть, смахнула ею пыль со стульев и швырнула в угол. Высыпала на стол содержимое пакетов. Шоколадки, огурцы, пирожки, фрукты, сосиски, запеченые в тесте и конфеты россыпью. Из кармана появились пластиковые одноразовые стаканы, кучка мятых купюр и мелочь.
Сдача! заявила Тина. От сотни осталось не больше двадцатки.
Оставь на карманные расходы, сказал Тимоти.
Спасибо! За мной не заржавеет!
За что пьем? поинтересовался я, разливая по стаканам.
Как за что? За мое освобождение из лап кровожадных разбойников!
За это можно выпить, согласился Тим, и мы выпили. Потом выпили за освобождение из лап свирепых одноглазых морских пиратов. Потом за побег из ложи вольных каменщиков. Потом за освобождение от цепей на галере, за удачный побег из гарема турецкого султана, и, под конец, когда пицца и сосиски уже кончились за здоровье. Вино было легкое, на нас с Тимоти совсем не действовало, но Тина слегка запьянела. Порозовели щеки, развязался язык, глазки так и сверкали.