Пока мы собирали стрелы, Кустур чесал нос без перерыва. Думал о чем-то, морщил лоб. Губы кусал, аж до крови.
У тебя лук взрослый, выдал он наконец.
Ну да, взрослый
До двенадцати весен взрослые луки нам запретны. И железные наконечники на стрелы. И еще много чего. Что кому положено, а что нет, я хорошо знаю, пусть меня и не учат. Будешь тут знать, если твой отец Сиэр-тойон, Закон-Владыка!
Охотничий у тебя лук. Настоящий.
Ну да.
Как у Манчары.
Ну да.
Надоело мне нудакать. Повернулся я к Кустуру:
И что?
Табунщик Ивачан мне сперва детский лук смастерил он всем мальчишкам луки делает. Он смастерил, а я сломал. Разозлился, что мажу все время, натянул со всей дури Тетиву порвал. Ивачан головой покачал и двойную мне поставил, крученую. Из сырой бычьей кожи. Я через пару дней опять рассердился лук треснул. Тогда Манчары мне настоящий сделал, охотничий, как у него самого. Из лиственницы и березы, а рога костяные. Ну, не совсем костяные, с дощечками-держаками.
Я думал, меня ругать будут. Нет, никто не ругал, ни за тетиву, ни за лук. Старший брат Мюльдюн-бёгё объяснил: это я расширяюсь. Сила боотурская во мне просыпается врожденная, семейная. Мол, так и должно быть. За что ругать? Вот съезжу в Кузню, обзаведусь доспехом-оружием, войду в полную силу, стану настоящим боотуром и все у меня наладится. Если и буду рвать-ломать, так только нужное, правильное. Врагов, например. А пока
Вот ты и попал!
Потому что у меня лук охотничий?
Ага!
Ага, на лбу рога! Кто только что сам говорил: всего двое могут? Дюлустан-боотур и Манчары-охотник?! Луки-то хорошие у многих, а воро́ну в глаз, да с пригорка
Хотел я сказать это Кустуру, посмотрел на него и прикусил язык. Он же не виноват, что у него отец кузнец Тимир, а у меня Сиэр-тойон. Я-то уже понял: я когда моргнул разозлился. Значит, расширился. Как в песне поется: «Пусть расширится твоя голова! Пусть будет стремительным твой полет!» Кустур так не умеет. У него голова если расширится, сразу же лопнет. И никто в нашем улусе не умеет. Только моя семья. Ну, еще другие, вроде нас
айыы.
Есть люди, а есть айыы. Обычное дело.
Пузо скулит, вздохнул Кустур. Пожевать бы чего, а?
Беги домой, жуй!
Рано еще. Мать заругается.
Он скорчил потешную рожу, затянул высоким женским голосом:
Вот вся семья за стол сядет, тогда и приходи, проглот!
Пошли ко мне! Моя не заругается.
Врешь!
Да ну тебя! У нее всегда сливки свежие есть
Сливки? Кустур оживился. Взбитые?
Ну!
С мукой?
Ну!
С брусничкой?
С малинкой! С шикшей! Со всем на свете!
А точно не заругается?
Точно!
Тогда пошли! Побежали!
И мы пошли. Мы побежали наперегонки. В итоге вышла ничья: оба запыхались и снова перешли на шаг. «Из такого лука конечно!.. Из такого лука и горбун попадет, и калека бормотал по дороге Кустур. И безрукий попадет» Сам себя убеждал, что ли? Я молчал. Ну да, завидует. Что же мне теперь, нарочно промахиваться, чтоб он не завидовал? Вот вернусь из Кузни, привезу настоящий боевой лук, а этот Кустуру подарю. Точно, подарю!
Пусть радуется!
Мы поприветствовали табунщика Ивачана. Теперь нескоро его увидим: завтра ему гнать лошадей в предгорья, там трава сочнее. Миновали обширное утоптанное поле-тюсюльгэ, где собираются на празднества и сходы. Обогнули две дюжины юрт нарядных, обмазанных свежей белой глиной и выбрались к нашему дому.
К дому Сиэр-тойона, моего отца.
Все потому, что у тебя лук охотничий, сказал Кустур. Он снова улыбался: не умел долго сердиться. А еще потому, что у тебя отец бог.
3. Дом без равных
Я разозлился на Кустура. Зачем повторять то, что все и так знают? Кустур открыл рот, подумал немного и закрыл. Не нашелся, что ответить. Наверное, нос почесать забыл. Я полюбовался его растерянностью, и вся злость прошла.
Пошли! Ты же есть хотел!
Ничего теперь, с опозданием откликнулся он.
Идем, говорю!
Я лучше тут постою
Он стоял и глазел на наш дом, будто видел его впервые. Вот так всегда! По десять раз на дню мимо ходят, ездят, бегут, ковыляют и хоть бы хны. Мазнут взглядом и дальше топают, по своим делам. А стоит кому во двор зайти хоть мальчишке, хоть взрослому встанут столбом и глазеют, пока не окликнешь.
Наш дом в улусе один такой. У всех юрты: бревна, жерди, прутья каркас. Все это глиной замазывают, с сенной трухой и коровьим навозом. На зиму дерном утепляют. По весне белой глиной кроют, для красоты. Внутри камелек, лавки, котлы-посуда. Занавески для женской половины. Улус у нас дружный, если стройка, все соседи на подмогу спешат. Два-три дня и готова новая юрта. Пожалуйте справлять новоселье!
А у нас дом. Комнат внутри тьма тьмущая! Заблудиться можно. Говорят, девяносто сажен в длину. Я не мерял, но согласен. Опорные столбы из лиственницы, самой лучшей. В наших лесах эти лиственницы не растут. Небось, издалека привезли, с Верхнего Неба. Снаружи дом на солнце так и сияет глазам больно. Дедушка Сэркен Сэсен приезжал, на сходе пел: