Класс притих. Каждый прекрасно понимал, что это был вызов учителю. Краем глаза Реннтир заметил, как сжались кулаки у Загенса, а Вейс даже привстал со своей скамьи.
Так, так, как можно спокойнее произнес Реннтир, постукивая костяшками пальцев по столу; А как ты относишься к тому, чтобы в классе был вывешен немецкий флаг?
Это была уже настоящая западня для Шильда.
Я против этого, мальчик выпрямился во весь рост и, казалось, даже привстал на цыпочках, чтобы казаться выше. Ведь школа не является политической организацией. Это произвело бы впечатление какой-то заносчивости. Германии действительно не следует так хвастаться.
Ну, а ты как считаешь, Рольф? Реннтир круто повернулся к Загенсу, не предложив сесть Шильду.
Если в классе висит немецкий флаг, то тем самым мы всем открыто демонстрируем, что не относимся с безразличием к нашему отечеству. Рольф вызывающе взглянул на Шильда. И если в класс зайдет какой-нибудь чужак, ему не придется думать, что мы стыдимся быть гражданами нашего государства.
А мне это напомнило бы времена Гитлера. Тогда тоже повсюду вывешивали свастику, вдруг заявил Шильд.
Молчать! Я не разрешил вам говорить! заорал вдруг побагровевший Реннтир.
Звонок выручил Шильда и Реннтира.
Все бросились из класса. Реннтир собирал свои вещи в портфель. К нему подошли Загенс и Вейс, оставшиеся в классе.
Ну, что скажете? не подымая головы, буркнул Реннтир. Не думал я, что и в вашем классе есть такие трухляки.
Загенс и Вейс сконфуженно молчали, как будто они были ответственны за воспитание
Шильда. Реннтир, не глядя на них, молча вышел из класса.
На следующий день Ойген Шильд не явился в школу. Его отец позвонил директору Зальцману и дрожащим голосом сообщил, что мальчика вечером жестоко избили неизвестные парни и его в тяжелом состоянии доставили в больницу. А ночью кто-то мазутом написал на стене их дома: «Любовь к отечеству требует жертв».
Ойгена навестил в больнице журналист из местной газеты, и он рассказал ему о последнем уроке, который, по его мнению, был причиной избиения. Журналисты пришли в школу и долго беседовали с учениками восьмого класса, в котором Реннтир преподавал историю. В результате в газете появилась статья о методах преподавания господина Реннтира, который искаженно трактует историю, умышленно замалчивая преступления национал-социализма как против своего народа, так и против человечества. В доказательство в статье приводились данные следующего опроса среди учеников школы. Половина из них вообще не знали, кто такой Гитлер. На этот вопрос были даны такие ответы: президент Австрии, сын простых людей, он был тем, кем после войны был Аденауэр. Один из опрошенных написал: «Был идиотом». Только трое из двадцати восьми знали точно, с какого по какой год господствовали гитлеровцы в Германии, другие отвечали: с 1921 по 1944 год или с 1914 по 1944 год. Большинство же не сумели дать конкретных ответов. На вопрос о государственном устройстве «третьего рейха» некоторые назвали гитлеровский строй демократией, империей или же социальным государством, более половины не смогли дать никакого ответа. Только каждый второй имел весьма смутное представление о том, что собой представляли концентрационные лагеря.
В статье подробно рассказывалось об уроках Реннтира, на которых в головы учеников вбивались заскорузлые националистические идеи, воспевалась любовь к нацистскому прошлому. Статья заканчивалась вопросом: «Разве все это удивительно, если учесть эсэсовское прошлое самого Реннтира и его нынешние взгляды, изложенные в последнем номере пронацистского журнала «Национ Ойропа»?» Статья называлась: «Наши дети в опасных руках».
В Рансдорфе разразился скандал. Директор библиотеки Шильд заявил, что он забирает сына из школы, где преподает человек с такими убеждениями. Его примеру последовали еще двое родителей. Журналисты, пришедшие к Реннтиру, чтобы взять у него интервью по поводу этих событий, услышали от него лишь одну фразу: «Я нисколько не сожалею об уходе этих учеников из моего класса. Нам нужны настоящие мужчины, а не ноющие хлюпики».
Чужая кровь
До сих пор помнил Реннтир, как колотилось его сердце в тот момент, когда, окруженный офицерами СС в белых халатах, он стоял в центре круга под их перекрестными взглядами. А чуть поодаль толпились его товарищи по школе, смотревшие на него с нескрываемой завистью. И сердце готово было выскочить из груди, когда он слышал голос полковника: «Господа, я обращаю ваше внимание на характерный признак явной принадлежности
к благородной нордической расе кожа чуть розоватая, с просвечивающими жилками; волосы гладкие, хотя в детстве они могли быть и волнистые, их цвет может колебаться от пепельного и золотистого до темно-русого, как в данном случае. Цвет глаз? Молодой человек, поверните голову к окну. Ну, конечно, голубой. Но допустим и серый. Господа, разве можно усомниться, глядя на это произведение природы, что создавалось оно не вообще, не случайно, а с единственной целью подарить миру представителя великой расы фюреров? Самой природой ему предназначена роль господина и руководителя. Поверьте мне, господа, я семь лет изучал расовую теорию в университетах Берлина, Вены, Страсбурга, проходил практику в клиниках Иоганнесбурга, но мне редко приходилось встречать такой ярко выраженный тип нордической расы. Я рад за вашу школу, господа. Такой череп мог бы украсить любой музей мира, а в вашей школе учится сам его обладатель. Можно только с завистью представить, какое чистокровное германское потомство получится в результате брака такого германца с истинной арийкой!»