Ах ты, поганый крысенок! Вонючий шелудивый пес! Ты еще жалуешься на мозоли! А я? Я что, жалуюсь? Ты оставил меня без ног, и у тебя еще хватает наглости ныть? Ну, ты и
На этом цензурная часть словаря Оллхофа оказалась исчерпанной. Он стал поливать грязной бранью как самого Баттерсли, так и всех его предков вплоть до Адама. Гарриет Мэнсфилд глядела на него, изумленно моргая. Потом она встала и сказала:
Эй, притормозите. С чего вы так напустились на бедного
Заткнись, шлюха! рявкнул Оллхоф и без малейшей паузы снова переключился на Баттерсли.
Очевидно, Гарриет Мэнсфилд не в первый раз так осаживали. Она пожала плечами, села обратно на стул и набила рот аспирином. Потом допила из стакана воду, положила ногу на ногу и затихла.
Оллхоф продолжал орать. Благодаря долгому опыту я знал, что он не замолчит, пока совсем не выдохнется. Я отвернулся к окну и как можно плотней зажал уши.
Чтобы объяснить эту сумасшедшую раздражительность Оллхофа, нужно вернуться на несколько лет назад. Тогда он был многообещающим полицейским на двух здоровых ногах и с первоклассными мозгами. Баттерсли же только что поступил на службу и был еще совсем зеленым юнцом.
Однажды нам донесли, что двое убийц, за которыми охотился Оллхоф, отсиживаются в доме на Уэст-Энд авеню. Кроме того, нам сказали, что у них есть пулемет Томпсона, установленный на лестничной площадке напротив парадного входа. Баттерсли было поручено проникнуть в дом с черного хода и напасть на пулеметчика как раз в тот момент, когда Оллхоф во главе штурмового отряда ворвется в парадную дверь.
Баттерсли действительно пробрался в дом. Но тут его охватил вполне понятный охотничий азарт. Вместо того чтобы напасть на пулеметчика, он сразу же побежал по лестнице вверх, на крышу. А Оллхоф, вломившись в дверь в назначенную минуту, попал под ураганный пулеметный огонь. Около дюжины пуль угодили ему в ноги. Началась гангрена, и ради сохранения его жизни ноги пришлось отнять.
Конечно, государству не нужен был безногий инспектор полиции. Но комиссар, упрямый малый, не желал терять своего лучшего работника. С помощью разных уловок он устроил все так, чтобы Оллхоф продолжал получать свое прежнее жалованье и работал под эгидой его отделения неофициально, конечно. Оллхоф переехал в эту грязную дыру напротив полицейского участка.
Он потребовал, чтобы Баттерсли отдали ему в качестве помощника. Комиссар, человек с поэтическими понятиями о справедливости, дал свое согласие. Меня прикрепили к ним как старого работника, привыкшего к Оллхофу и способного в случае чего разрядить атмосферу.
Я не сомневался в том, что вместе с ногами Оллхоф потерял и часть рассудка. Он люто ненавидел Баттерсли и не упускал случая помучить его. Много раз приходилось мне быть свидетелем сцен, подобных сегодняшней. Но я так и не смог привыкнуть к ним. Если бы не семья и не приближающаяся пенсия, я бы уже давным-давно уволился.
Наконец Оллхоф выдохся и умолк. Тяжело дыша, он потянулся за чашкой, налил в нее кофе и поднес к губам. Я оглянулся на нашу посетительницу, чтобы проверить, как подействовали на нее безумные вопли Оллхофа. Сначала
я посмотрел на нее мельком, но потом пригляделся внимательнее.
Она осела на стуле. Лицо ее как-то странно блестело, а в уголке рта застыло крохотное пятнышко пены. Ее руки безвольно повисли вдоль спинки, а стройные ноги одна на другой показались мне обмякшими.
Я вскочил и пересек комнату. Подойдя к девушке, я попытался прощупать ее пульс, но мне это не удалось. Я отступил назад в полном изумлении и сказал:
Господи Боже, Оллхоф!
Он поставил чашку и отозвался:
В чем дело?
Она мертва.
Глава вторая УБИЙСТВО КАРЛИКА
Мертва? рявкнул он. Не может этого быть. Только не в моем кабинете! Кроме того, она собиралась рассказать мне об убийстве.
Ни один человек в мире, кроме Оллхофа, не мог бы отреагировать на случившееся с таким высокомерием. Никто не имеет права умирать в его кабинете. Никто не имеет права умирать, не дав ему показаний по делу об убийстве.
Не стану вас переубеждать, с иронией сказал я. Но если вы хотите получить от нее какие-нибудь сведения, вам придется обратиться за помощью к священнику или медиуму. А можете перерезать глотку самому себе. Тогда вы встретитесь с ней в раю, и она вам все расскажет. После этого вернетесь на землю в виде призрака и будете стращать убийцу. Вы
Хватит! заорал Оллхоф. Оживите ее.
Вы что, рехнулись? закричал я, теряя терпение. Говорю вам, она мертва! У нее, наверно, случился удар или что-нибудь в этом роде.
Оллхоф взялся за стул и соскользнул на пол. Он проковылял к девушке. Пощупал ей пульс и послушал сердце. Баттерсли на другом конце комнаты поигрывал жестяной коробочкой, которую дала ему Гарриет Мэнсфилд, и с любопытством наблюдал за шефом.
Оллхоф взял со стола пузырек с аспирином и поглядел в него. Потом вернулся к девушке и понюхал ее губы.
Удар, как же, сказал он. Цианид.
Среди таблеток с аспирином?
Оллхоф кивнул.
Ну да. Кто-то подложил туда отравленную таблетку. Когда она съест ее, было только вопросом времени. И разумеется, это произошло здесь, как раз когда она собиралась рассказать мне об убийстве!