Я пытаюсь представить себе, что там творилось до того, как вход в каменоломни был запрещен, но вдруг несущаяся из колонок музыка резко обрывается, и раздается тревожный голос диктора. Понимаю только отдельные слова: «Сегодня ночью до рассвета местные власти» Лицо водителя, отражающееся в зеркале заднего вада, становится серьезным. Он притормаживает у знака «Стоп», оглядывается вокруг, затем нажимает на газ, и мы въезжаем на мост Пон-Неф.
Чан, что он сказал?
Музыка начинает звучать снова, но в салоне такси повисает напряжение.
Чан?
Она набирает какой-то адрес в браузере на своем телефоне.
У нас проблема.
Водитель тормозит у закрытой на ночь пекарни.
Allez-y. Au revoir, mesdames .
Он ставит такси на ручной тормоз и машет руками, показывая, что дальше не поедет. Чан говорит ему что-то по-французски, видимо, предлагая больше денег, но водитель непреклонен. Он отрицательно качает головой и говорит что-то еще. Pas la peine. Ни за что.
Оплачиваю поездку, и мы выходим из машины. Водитель тут же выключает горящую надпись «Такси» в знак того, что закончил работу.
Чан со вздохом поворачивается ко мне.
Повезло. Нам попался единственный законопослушный таксист в Париже.
И что же это за закон? спрашиваю я.
В этот момент машина отъезжает от тротуара, затем резко поворачивает налево и исчезает из ваду.
Объявление по радио. Объявлен комендантский час. Я не помню, чтобы такое когда-нибудь случалось. Должно быть, что-то серьезное. Полиция будет задерживать и допрашивать всех, кто сейчас на улице.
Чан кивает в ту сторону, куда умчался наш водитель.
Наверное, не хотел, чтобы его задержали.
Дерьмо.
А как же мы?
Чан колеблется. Люминесцентная лампа страховой конторы отбрасывает красный отблеск на ее лицо. Весь тротуар засыпан мусором.
Если ты все еще хочешь попасть в катакомбы, надо держаться подальше от полицейских. Если поймают, увидишь представление «бабка в маразме». А ты будешь моей внучкой-злоумышленницей.
На улице стоит зловещая тишина. Темные тени тянутся к нам из каждого закоулка. Чем дольше мы стоим на месте, тем выше вероятность ареста, а лично у меня еще и депортации.
Мы стараемся идти по темным переулкам, перебегая освещенные улицы лишь тогда, когда там нет машин. Дважды где-то рядом раздаются голоса, и мы ныряем в тень. У указателя на музей Орсе я останавливаюсь.
А разве главный вход в катакомбы не там?
Чан удивленно поворачивается ко мне.
Мы идем не туда. Ты что, все еще не поняла? Мы войдем через один из тайных входов.
Кажется, что мы с Себом стояли перед кассой парижских подземелий целую вечность назад. Мне еще тогда вход в каменоломни показался
зеленым сараем для садового инвентаря.
Кроме того, там наверняка дежурит полиция, продолжает Чан. Интересно, почему они закрыли город? Это все очень странно.
Скользкий страх пронизывает меня вплоть до кончиков пальцев. Помнится, Хьюго говорил о каких-то тайных входах. Никаких блестящих перил.
Тупик де Вальми?
Точно. Ты уже бывала там? О
Чан бросается в затененную дверную нишу и тянет меня за собой. Как можно плотнее прижимаюсь к стеклянной поверхности, увешанной рекламными листовками. Нас окутывает густой запах мочи. За углом что-то бормочет полицейская рация. Слышны шаги нескольких пар ног.
Allez-y.
Совсем радом открывается дверца машины. Не дыша, я наклоняюсь вперед и вижу мужчину в форме, усаживающего женщину в грязных лохмотьях на заднее сиденье своей машины. Они уже арестовывают всех, кто находится на улице, даже бездомных. Это объясняет, почему улицы так пусты. Двигатель заводится, полицейская машина исчезает вдали. Чан кивает мне. Мы движемся, не говоря ни слова, быстро перебегая от одной тени к другой и избегая освещенных мест.
Мы прошли уже больше мили, у меня начинают уставать ноги, но я не обращаю на это внимания. Наконец Чан указывает на большую площадь.
Вон за тем углом.
Мы бросаемся на другую сторону, но в этот момент вспыхивает прожектор и мужской голос орет нам;
Arretez! Arretez! Police\
Чан бегом огибает каменный памятник, стоящий в центре площади, я следую за ней по пятам, сопровождаемая топотом полицейского. Она поворачивает налево и вбегает в узкий переулок напротив музея.
Судорожное дыхание разрывает ребра, я бегу за Чан, но чьи-то руки хватают меня и втаскивают в проход. Адреналин заливает мой мозг, я вырываюсь, но меня крепко держат. Полицейский пробегает мимо, руки разжимаются, и вижу, что это Чан.
Вы еще и борьбой занимаетесь? шиплю я. Она качает головой, прижимая палец к губам. Слева слышны голоса.
Видишь большое дерево на берегу? Чан жестом показывает мне, куда смотреть.
Мы стоим на крыльце ювелирного магазина. Матовое стекло не позволяет заглянуть внутрь, но и нас здесь тоже никто не видит. Я выглядываю на улицу. Каким-то чудом среди городских построек сохранился старый дуб.
Да. Вижу. Но рядом с ним стоят двое мужчин.
Чан ругается по-французски.
Тогда мы попали.
Я вижу, что она пытается найти выход из создавшегося положения, но не находит. С тех пор как мы познакомились, Чан постоянно проявляла великодушие, а я втянула ее в авантюру, которая может окончиться нашим арестом. Если мы сейчас выйдем, нас тут же схватят. Если попытаемся пешком вернуться на Монмартр, обязательно попадемся. Бог знает, что таит в себе французский уголовный кодекс. Может, у них и есть нечто вроде правила Миранды , но поди в нем разберись без переводчика.