По всему дому можно было увидеть эти волшебные миниатюры, плоды его таланта и терпения. В прихожей, в гостиной, в столовой и даже в ванной стояли крошечные, но абсолютно точные копии прославленных кораблей, помещенные в старинные бутылки, которые морской прибой исправно выбрасывал на побережье.
Сейчас эти шедевры уже не украшали интерьер дома: все они были должным образом запакованы в пузырчатую пленку и уложены в коробки. Все, кроме одного.
Гарольд держал в руках кораблик, который, в отличие от остальных миниатюр, был помещен не в бутылку, а в старую пузатую банку из-под варенья. Там, внутри, на волнах смоляного моря гордо качался самый ценный экземпляр его коллекции, самый старый, самый первый из всех. Борта суденышка не украшал искусный орнамент, а на парусах и флагах не сверкали королевские гербы. Это был простой, скромный парусник, ожидавший великих приключений. Кораблик так никогда и не получил имени, а в натуральную величину Гарольд начал строить его задолго до появления на свет крохотной копии, с которой он сейчас бережно стирал пыль.
Время от времени Гарольду казалось, будто он чувствует запах дерева, смолы и морской соли, навеки пропитавший воздух верфи, где он трудился в далекой юности. Он все еще слышал стук киянки, которой конопатил щели между досками, ощущал палящее солнце на своей обнаженной спине, с тоской вспоминал каждый из построенных в те дни кораблей. Это были настоящие, реальные суда: рыбацкие шлюпки, сейнеры, прогулочные катера В памяти воскресали тяготы и трудности этой работы, но в первую очередь невыразимое счастье, которое ощущалось, когда созданный им корабль впервые снимался с якоря. О каждом из построенных суденышек он хранил теплые воспоминания, но ничто не могло сравниться с пронзительной любовью к его собственному паруснику, уменьшенную копию которого он и держал сейчас в руках. В этом судне он воплотил свои мечты, посвящая все свободное время кропотливой ювелирной работе над ним. Гарольд поставил банку на стол и глубоко вздохнул, сознавая, что эти мечты так и остались на берегу: они погрузились в небытие еще до того, как днище парусника коснулось воды. Ему не суждено было стать настоящим кораблем, он навсегда остался лишь бледной копией горького сна, заключенной в стеклянном сосуде.
Легкая дрожь пробежала по телу Гарольда, возвращая его к действительности в мрачный затхлый подвал. Банка на столе начала вибрировать, и ее пришлось схватить с силой, чтобы удержать на месте. Но дрожал не только кораблик и сам Гарольд: весь подвал ходил ходуном, в воздухе плясала свисавшая со стропил лампа. Через несколько томительных секунд так же внезапно, как и начались,
толчки стихли и все успокоилось.
Гарольд раздраженно засопел, заметив, что главный парус кораблика сорвался с мачты и лежит на крохотной палубе. Уже забыв о недавнем минутном землетрясении, он водрузил на нос очки с сильным увеличением и взялся за пинцет, чтобы тотчас же ликвидировать возникший изъян. И тут с лестницы его окликнула жена:
Гарольд, ты заметил? Довольно сильный толчок!
Ничуть не сильнее прежних, отозвался он, повысив голос, чтобы его было слышно на лестнице.
Вовсе нет! Хорошо еще, что почти все вещи упакованы, а то пришлось бы одни осколки собирать. Мэри-Роуз помолчала и продолжила: Мне было бы спокойнее, если бы ты сходил проверить тросы.
Сейчас закончу тут и пойду гляну, ладно?
Хорошо, ответила она и, уходя, добавила: Обед будет готов через десять минут.
Супругам Грейпс землетрясения были не в новинку, но за столько лет Мэри-Роуз так и не смогла к ним привыкнуть. Вернувшись в кухню, она замерла на пороге, а ее сердце сжалось. Из-за подземного толчка стоявший на массивном столе цветочный горшок с ярко-малиновыми и лиловыми гортензиями упал и разбился, а их оторванные корни были беспомощно раскиданы среди рассыпавшейся земли и глиняных черепков.
На миг Мэри-Роуз перенеслась в прошлое; тогда она еще и помыслить не могла о самом существовании этого дома. И вот она уже стоит не на кухне своего нынешнего жилища, а в маленькой квартирке в городке, откуда уехала давным-давно. Ее вновь настигает перестук дождя за окном столовой, а морской простор все так же пронизывают разряды молний. Она опять проживает ту грозовую ночь, когда такой же горшок с гортензиями выскользнул у нее из рук и его осколки разлетелись по кафельному полу. И ее так же, как и в ту далекую пору, охватила уверенность: «Должно случиться что-то плохое».
Мэри-Роуз и тогда чувствовала, что эти раскиданные на полу гортензии нечто большее, чем просто дурная примета, но ей не хватило ни времени, ни воображения, чтобы подготовиться к тому, с чем пришлось столкнуться спустя несколько часов. С тех пор она всегда без устали сажала гортензии по всему саду: они не давали ей забыть о случившемся и были единственным, в чем ей удавалось поддерживать жизнь без страха потерять это навсегда.
Внезапно резкий запах горелого вернул Мэри-Роуз к действительности. Она быстро убрала кастрюлю с плиты, но, увы, слишком поздно. Обед был безнадежно испорчен.
Гарольд безропотно ждал, пока Мэри-Роуз соорудит некое подобие похлебки из остатков рыбы, которую удалось спасти из перестоявшей на огне кастрюли. Есть ему не хотелось, и он сообщил жене, что воспользуется паузой и выйдет в сад проверить тросы.