Потом разогнали «Самиздат», и они испытали страх и перешли к «теории малых дел» своеобразному народничеству. Образовывались, читая «Пламенных революционеров»: А. Гладилина «Евангелие от Робеспьера» и «Шлиссельбургские сны», В. Аксёнова «Любовь к электричеству», В. Войновича «Степень доверия», Б. Окуджаву «Глоток свободы», Н. Эйдельмана «Апостол Сергей» и «Большой Жанно» Идеализировали декабристов и народовольцев. Затем сумели отделить чистоту мотивов и благородство целей от сомнительных методов и последствий.
Не читая Карамзина, заранее отдавали ему первенство среди других русских историков, ибо моральную сторону истории предпочитали рассудочной.
Это поколение, для которых сэлинджеровский Холден был героем, «Благослови зверей и детей» Крамера и «Ромео и Джульетта» Дзеффирелли их фильмами, импрессионисты любимыми художниками, Веаtles fогеvег. В свои шестнадцать-восемнадцать они любили Хемингуэя и Ремарка, чуть позже Стругацких, Брэдбери, Белля. В 25 лет могли впервые прочесть «Мёртвые души» и прийти в восторг. Всегда
уважали Искандера, Думбадзе, Шукшина, Трифонова. Посмотрев в 30 лет ещё раз «Жил певчий дрозд» Иоселиани, они вдруг поняли, что этот фильм о них.
Им неловко обманывать знакомых и незнакомых; стыдно «заиграть» книжку или кассету. Они не очень разбираются в косметике, не любят носить галстуки, но любят свитера.
Они любят историю, знают её неглубоко, но лучше многих. Им не могут нравиться коммунисты последней волны и сегодняшние антикоммунисты. Их умеренность принимают за какой-то «центризм», независимость за высокомерие, ненадёжность или враждебность. А они вообще не любят нынче политику.
Они по преимуществу добрые, общительные, умеют веселиться, до сих пор любят читать. И вечно рефлексирующие, и очень грустные. Это грустное поколение.
Дебют
Дебют
Вообще твоя профессия будет мешать «в миру». При разговоре со знакомым незнакомым (часто о каких-нибудь пустяках) неожиданно станешь требовать тишины, чтобы посторонним не занимался, в глаза смотрел. Но это всё не сразу, потом. А сегодня твой первый день.
Готовился, наверное, всю неделю. Возможно, ночь не спал или спал плохо. Часов в двенадцать ещё раз (последний?) пересказывал своё объяснение, наивно полагая его самым важным на уроке. Утром выпил лишь чашечку чая или кофе. И пошёл к полвосьмого.
Звонок прозвенел, в класс зашёл все: как на сцене. Спектакль начался. Деваться некуда. Поймал свою игру: раскрой крылья пари. Нет ничего уже не сделаешь. Сегодня. Доигрывай. А завтра попробуй ещё раз. Посложней будет. Но и ты уже поопытней.
Конспект на уроке открывать не станешь. Из гордости и страха. Правильно. Кажется, все предусмотрел. Подобрал два-три интересных факта. Может, книжку взял с картинками. Ходишь «гоголем». Вернее, нет ходить ты ещё не умеешь. Боишься. Особенно между рядами. Не комплексуй. Вообще-то там ходить необязательно. Правда, ты и сидеть не можешь. Шаг вперёд, шаг назад, шаг в сторону. В горле пересохло
Твоя основная задача произвести впечатление. Показаться. Что не дурак, что в меру строг, что можешь и по-свойски пошутить, когда надо. Все как будто делаешь правильно. У тебя есть первые минут десять-пятнадцать, чтобы понравиться, заинтересовать, победить. Хотя потом победу надо будет закрепить. Но всё потом.
Сегодня ты самоутверждаешься. И будешь делать это долго. Пройдёт много времени, прежде чем ты спросишь, для кого работаешь для себя или для них. И по первому разу соврёшь: убедишь себя, что для них. Потом поймёшь, для кого на самом деле.
Ты будешь часто постигать ложные учительские истины. Например, что вскоре можно не готовиться к урокам, ибо достаточно опыта и импровизации. Верно, но опыт надо осмыслить, и знания нужны подлинные. А у тебя их ещё нет. Твоя импровизация халтура. Пускай и высшей пробы. Но тебе ещё не стыдно.
Через некоторое время ты начнёшь жалеть себя. Уставать. Станешь причитать, что понапрасну растрачиваешь молодые силы, даже будешь пугать, что уйдёшь. Но никому не будет страшно.
Ты обвинишь во всём сначала их, затем себя, потом время. И возможно даже, уйдёшь. Может быть, навсегда. А может быть, чтобы вернуться. Чтобы «растворить их в себе, но отдать взамен всю божественность их природы. Кто это может,
вспомнить. На педсовете ему многое припомнили.
Например, урок литературы, на котором восьмиклассники писали сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?». Все усердно трудились. Один хотел стать офицером и защищать Родину, другая врачом и лечить людей. Лишь Лужкаев ничего не написал. Учительница спросила его, почему он не пишет. Не получив ответа, она продолжила расспрос: «Тебе что, не нравятся никакие профессии, ничто не интересует?» Щёки Олега постепенно стали покрываться румянцем, большие глаза смотрели на учительницу вызывающе кротко. Он тихонько произнёс: «Я хочу стать маленькой речной рыбкой, а вы меня выловите и съедите». Учительница ответила резкостью. Он матом.