он быстро поднялся обратно на горку и начал, словно бичом, стегать фашистов. В этот момент водитель УАЗика предательски выключил свет фар и Лёха, вслепую, завертелся и закружился, размахивая цепью то вверх, то вниз, цепляя даже асфальт он двигался к машине. Вся драка проходила под неестественное молчание участников слышны были только шипения и тяжёлые дыхания. В голове Лёхи мелькнула шальная мысль, что не убить ли они его собираются?
Когда водитель понял по приближающемуся свисту цепи, что Лёха двигается к нему, он снова включил свет фар и, ослепив Лёху, дал его местоположение своим бандитам, которые растянулись по краям и караулили солдата, ожидая, когда же он выдохнется. При появлении освещения, кто-то кинул в Лёшку свою биту и угодил ею прямо ему по коленям: в падении, Алексей швырнул цепь и попал сразу в двоих фашистских боевиков вокруг шеи одного она запуталась, а другому концом разбила нос. Но сам Лёха сейчас лежал на асфальте, и Главарь кинулся на него, словно гиена, начав истерически избивать, нанося ему хаотичные удары с прицелом всё же на голову. Лёха подставлял руки и поначалу успешно «вязал» эти удары, но когда очнулись и подскочили остальные, у него, лежащего на земле, уже не было шансов: ему сломали нос, выбили несколько зубов, ушибам и синякам не было предела и когда Лёха успокоился и перестал защищаться, Главарь одёрнул разбушевавшихся «своих»: «Достаточно!».
За то время, что длилась драка, успел пойти небольшой холодный дождь со снегом. Именно погода, наверное, не давала Лёшке потерять сознание он лежал в луже из своей крови и воды, а на воспалённое и опухшее лицо его садились снежинки и мгновенно таяли. Главарь подошёл ближе так, что его берцы поравнялись с лицом Лёхи и уставился на своего обидчика, теперь не опасного: Лёха с трудом поднял левую руку и протянул её ему, словно желая поймать человека, который его покалечил осколки зубов лежали под языком Лёшки он не хотел выплёвывать их при этих ублюдках.
Вокруг всё быстро побелело и стало светло, как ранним утром
Лёха уцепился за штанину Главаря и что было сил сжал кулак он лежал пластом, не мог оторвать от земли даже голову, но крепко держал своего врага.
Чтоо, сукааа?.. омерзительно выругался фашист. Я могу убить тебя, падла, прямо сейчас. Солдатик
Вокруг лежащего Лёшки столпились теперь все остальные: так или иначе, но пострадали из нападавших все Лёха кому-то сломал нос, разбил губу, кого-то поцарапал или укусил, но он сделал всё, что мог, чтобы победить.
Может, убьём эту бешеную собаку? кто-то прошептал, швыркая носом.
Нельзя убивать Главарь оторвал руку Лёхи от себя и направился к машине. Сразу на нас подумают. Убивать надо было по-тихому. Поехали!
Они сели в свой УАЗик, развернулись и медленно вырулили на улицу Ленина: Лёха слышал, как шум мотора удалялся. После такой встряски, всё его тело наслаждалось покоем, тем, что его наконец-то перестали терзать и можно теперь было расслабить все члены и внутренности. Пока Лёха лежал смирно, он не испытывал боли, но стоило ему попытаться пошевелить хотя бы пальцем на ноге и его мозг словно начинал купаться в осколках стекла. Когда он отдохнул и начал замерзать, то, превозмогая боль, всё же опёрся на левый локоть и выплюнул накопившуюся кровь со слюной и тремя зубами не стало одного
переднего сверху и двух снизу.
Не уберёг прохрипел он и спустя пять минут стоял на ногах. Почувствовав приступ тошноты, он упёрся одной рукой о здание администрации и проблевался Стало легче. Он сделал шаг. Потом другой, третий и, обрадовавшись, что может самостоятельно идти, поплёлся к своему дядьке: он нашёл то, что искал «пар» вышел и ему, почти смертельно, теперь хотелось просто спать.
На следующее утро Лёха смог открыть на половину только один глаз, второй безнадёжно «заплыл», а когда он захотел встать, то охнул и упал назад на кровать, как подкошенный боль была такая, что Лёшка подумал, что, может, его вчера всё-таки не били, а несколько раз чём-то переехали: машиной, грузовиком, танком?..
Вечером того же дня за Лёхой приехал на машине отчим и забрал его домой: у Алексея было ещё 10 дней на то, чтобы зализать раны и открыть оба глаза.
***
Прошёл этот непонятный отпуск и настало время снова собирать рюкзак: нехитрые пожитки, еда в дорогу, деньги Лицо хорошо поджило, но по поводу Лёшкиных зубов мама долго плакала. Ничего не вернёшь назад чего уж слёзы лить.
Юра так и не приехал к Лёхе «хотя бы на пару дней» он там что-то «накосепорил» у своей новой знакомой и пришлось срочно сваливать прямиком в Часть.
Лёшка поцеловал маму и обнял отца. Он вышел из ворот и пошёл на автобусную остановку долго-долго стараясь не оглядываться, но через метров пятьсот всё же оглянулся мать и отец так и стояли посредине дороги и смотрели ему вслед
А потом был автобус и поезд, но Лёшка пребывал будто в тумане: он ходил, покупал билеты, пересаживался с подводы на подводу, но это был будто бы не он не он сам, а кто-то рядом с ним постоянно шёл, дышал, жил, существовал. Лёха не мог отделаться от ощущения, что он не один, его временами пробирал озноб и пока он не уселся в поезд и тот не тронулся, Лёха был в смятении. Монотонная железная дорога со своими «тыдыщ-тыдыщ, тудуф-тудуф» вскоре успокоила солдата, а когда он выпил и улёгся, поддавшись порыву раствориться в этих качаниях и железнодорожных звуках, то, следуя какой-то неведомой силе, вдруг провалился назад в раннее детство: мелькали дед и баба, коровы и кони, стоги сена и соломы, лето, зима и особенно его сердцу были дороги совсем не типичные детские воспоминания: он вдруг вспомнил себя, всего в снегу, сидящем поздно вечером в сугробе в берёзовой роще, а из далека там, где стоял деревенский клуб, доносилась музыка и слова: