Задачу, стоящую перед сравнительным языковедением, Гумбольдт сформулировал следующим образом: «Главное здесь верный и достойный взгляд на язык, на глубину его истоков и обширность сферы его действия»; это означает: исследовать функционирование «языка в с а м о м широком его объеме не просто в его отношении к речи, но и в его отношении к деятельности мышления и чувственного восприятия.» (VII, 53; с. 75 наст, изд.) (Разрядка наша, Г. Р.) *
Что он имеет в виду, когда говорит об «истоках» языка? Подразумевается ли под этим исследование «происхождения» в обычном понимании, то есть выявление эмпирических условий и причин возникновения языка? Отмежевываясь от традиционного подхода и философски осмыслив (вслед за Гердером) проблему генезиса языка, Вильгельм фон Гумбольдт переносит ее на такую плоскость, где фактор времени как бы иррелевантен. Его рассмотрение ориентировано не на внешние факторы происхождения, а на внутренний генезис, усматривающий в языковой способности не только уникальный дар человека, но и его сущностную характеристику. Разграничение этих двух видов генезисного рассмотрения эмпирического и внутреннего поднимает исследование языка на философско-антропологический уровень; их смешение привело бы не только к элиминации общей теории, необходимой для рассмотрения данной проблематики, но значительно снизило бы эффективность конкретно-эмпирических изысканий.
Общепринятое мнение, согласно которому мышление занимает доминирующее положение, а язык как его «внешнее» выражение лишь сопутствует ему, не принимая притом никакого участия в формировании мысли, подвергли сомнению еще Гаман и Гердер. Однако в ту эпоху лишь Гумбольдту удалось восстановить нужное равновесие между языком и мышлением. Способ его рассмотрения самых различных аспектов языка и связанной с ним проблематики, глубина и сила его аргументации, направление его мыслей приводят нас к убеждению, что Гумбольдт постепенно вырабатывает метод, посредством которого можно подойти к изначальному единству языка и мышления, а также к единству феноменов культуры, заложив тем самым лингвистический фундамент для объединения наук о культуре.
Касаясь генезиса языка, В. Гумбольдт разбирает два возможных допущения. Факт сложности строения языка может навести на мысль, будто эта сложность явление вторичного характера, то есть результат постепенного усложнения простых структур в ходе времени, либо она продукт «колоссальных мыслительных усилий» его создателей. Гумбольдт опровергает как первое, так и второе допущение. Факт «сложности» языковой структуры не представляется ему (вопреки здравому смыслу) достаточной логической основой для правомерности вышеуказанных допущений. «Каким бы естественным, пишет Гумбольдт, ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу» * (IV, 16; с. 314). «Для того чтобы человек мог постичь хотя бы одно-единственное слово весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем». (См. IV, 15; с. 313 наст, изд.)
Следует отметить, что такое понимание генезиса продиктовано его же концепцией целостности языка, нашедшей свое завершение в понятии внутренней формы языка", введенном Гумбольдтом в своей подытоживающей теоретической
работе. Согласно этой его концепции, каждый, даже мельчайший языковой элемент не может возникнуть без наличия пронизывающего все части языка единого принципа формы («частности должны входить в понятие формы языков не как изолированные факты, а всегда лишь постольку, поскольку в них вскрывается единый способ образования языка» (VII, 51; с. 73 наст. изд.).
И другое допущение о том, что возникновению языка, якобы, предшествовали «колоссальные мыслительные усилия его создателей», не выдерживает критики, поскольку «сознательным творением человеческого рассудка язык объяснить невозможно». «Непосредственно заложенный в человеке» язык как бы является «инстинктом разума» (Vernunftinstinct). «Именно из самого первобытного природного состояния может возникнуть язык, который сам есть творение природы», но «природы человеческого разума» (IV, 17; с. 314). Называя язык «интеллектуальным инстинктом» (intel- lectuellerInstinct), Гумбольдт тем самым подчеркивает уникальность языка как антропологического феномена и обращает наше внимание, с одной стороны, на неосознанную форму его существования, а с другой стороны на его интеллектуальную активность, заключающуюся в фундаментальном «акте превращения мира в мысли» (indemActederVerwandlungderWeltinGedanken) (VII, 41; c. 67). Это означает, что, «с необходимостью возникая из человека», язык «не лежит в виде мертвой массы в потемках души, а в качестве закона обусловливает функции мыслительной силы человека» (IV, 16; с. 314).