Его рука перебралась с ее затылка к лицу и бережно накрыла одну щеку, как будто Обри была сделана из хрупкого фарфора. Теплым, нежным прикосновением руки Уолрейфен без усилий потянул ее от стола и крепко, уверенно обнял. Необъяснимо почему Обри захотелось переложить свою тяжесть и тяжесть всего мира на его крепкое тело.
Обри, простите, прошептал он у самых ее губ. О, Обри...
Его горячие полуоткрытые губы коснулись ее шеи, а одна рука, спустившись на ягодицы, неторопливо поглаживала их. Не встретив возражений, Джайлз, собрав в кулак ее юбки, медленно, осторожно потянул их вверх, и Обри ощутила, как холодный воздух проникает сквозь ее чулки. Чуть согнув длинные теплые пальцы, Джайлз просунул руку под ее округлое бедро и, приподняв Обри, прижал ее к себе. И снова Обри почувствовала жар его тела, ощутила выпуклость, натягивающую его одежду.
Внезапно в нижнем дворе под окном Обри раздался стук копыт и загрохотал экипаж. Шум проник в сознание Уолрейфена, и он, словно пробудившись
от сна, поднял голову, посмотрел на Обри, а потом медленно убрал руку, и ее юбки скользнули вниз по ногам.
Обри смотрела на него, ничего не говоря, а потом прошептала:
Что вы хотите, милорд? Чего именно вы требуете от меня?
Едва ли я это знаю, не сводя с нее глаз, ответил он как бы самому себе с видом человека, одновременно смущенного и страдающего. Простите, Обри. Я... Мне лучше уйти.
Граф повернулся и тяжелой походкой пошел к двери, ссутулившись и опустив по бокам крепко сжатые в кулаки руки. Через мгновение дверь открылась и снова закрылась он ушел. Обхватив себя руками, Обри подошла к остывшему камину, прижалась лбом к его облицовке, сделала прерывистый вдох, и запах старой золы защекотал ей горло. О да, она хотела его. Конечно, он не ошибся, предположив это. Несмотря на его невыносимое высокомерие, она его хотела. И еще одно стало ей абсолютно ясно: если когда-нибудь граф Уолрейфен прикажет ей прийти к нему в постель, пострадает только ее гордость, но все ее существо не сможет противиться этому.
Глава 7 Отдых в розарии
Многого и неизвестно чего. Следующего слова, которое могла сказать Обри, следующего вздоха, который она могла сделать, просто мимолетной встречи, просто обмена быстрыми взглядами, как будто это была манна небесная. Правда оказалась ошеломляющей; Джайлз остановился и, положив руку на каменный столб калитки, закрыл глаза. О Господи, он хотел ее. И она его хотела во всяком случае, хотело ее тело. Их последний поцелуй был совершенно иным, непохожим на первый и опасно страстным.
Употребление ею слова «требовать» причинило ему боль, а ее заносчивость возмутила и вызвала желание наброситься на нее, но за свое высокомерное поведение Джайлз заслуживал еще худшего. И все же почему она выбрала эту фразу, когда ее собственное желание было столь очевидно? Да, он соблазнил Обри во всяком случае, был к этому чертовски близок и не был дураком, чтобы обманываться по поводу ее нежелания или своего бесстыдного поведения. Джентльмен не стал бы так агрессивно набрасываться на женщину, джентльмен никогда бы не допустил, чтобы такое отвратительное слово с подтекстом «приказывать» повисло в воздухе.
Джайлз, несмотря на то, что заявлял иное, всегда считал себя джентльменом до мозга костей. Но вероятно, он ошибался или, быть может, в конце концов, столкнулся с тем, что оказалось способным содрать с него показное благородство. Однако этого он не хотел признавать.
Взглянув вокруг себя, граф вдруг понял, что перед ним розарий. Его вечнозеленое окружение так буйно и высоко разрослось, что Джайлз с трудом узнал это место, и оно показалось ему как нельзя лучше подходящим для того, чтобы ненадолго погрузиться в себя.
Он поднял изящную металлическую щеколду, толкнул калитку, которая, заскрипев петлями, открылась, и вошел в сад. Старые кирпичные стены теперь не казались такими высокими, но в остальном сад совсем не изменился с тех времен, когда он был мальчиком, и Джайлзу даже показалось, что он чувствует пряный аромат китайских роз, бывших гордостью мистера Дженкса. Стены были покрыты ползучими сортами роз, а на аккуратных клумбах росли ряды пышных кустарников. Каждый сорт был помечен небольшой глиняной табличкой, но сейчас вся листва с кустов облетела, и от благоухания осталось одно лишь воспоминание.
В центре розария стоял фонтан, который Джайлз помнил с детства: три пухленьких херувима выливали из кувшинов воду в расположенный внизу круглый пруд. По усыпанной гравием дорожке он медленно подошел к фонтану, подставил руку под струю и смотрел, как вода сбегает по его пальцам и дождем капает в пруд.
Боже, какая она холодная холодная, как бедный Элиас в могиле, холодная, как сам Кардоу, и почти такая же холодная, какой графу показалась его надменная и неприступная экономка. Ах, но ведь она была совсем не такой, какой хотела казаться! Он меланхолично повернул руку так, чтобы поток падал ему в ладонь.
Этого нельзя делать, раздался из глубины тени тонкий голосок. Вы не должны расплескивать воду.
Джайлз непроизвольно отдернул руку, но потом вспомнил, что он здесь господин и хозяин. Обойдя фонтан, он углубился в прохладный сад. По всему периметру сада стояли парные скамейки, и на самой дальней из них сидел маленький темноволосый мальчик; ему было, вероятно, лет восемь, и его ноги едва