его добродетели.
Сколько раз, помнится мне, пробегая мимо, я толкала его, делая вид, что споткнулась. Сколько книг я у него изорвала! Чего только я не придумывала, чтобы сцепиться с ним! Как я молила в душе: «Ну оживись хоть немного, Божий раб! Девчонка! Ну возрази, сделай что-нибудь мне наперекор! И тогда я, как кошка, кинусь на тебя, заставлю валяться в пыли Вырву твои волосы, выцарапаю зеленые змеиные очи!..»
Вспоминая, как он корчился от боли в тот день, когда я ушибла ему ногу камнем, я дрожала, радуясь и ненавидя.
Но Кямран считал себя уже взрослым мужчиной, смотрел на меня свысока и говорил, нагло и презрительно улыбаясь:
До каких пор будет продолжаться это ребячество, Феридэ?
«Хорошо, а до каких пор ты будешь таким слюнтяем? Когда ты перестанешь жеманиться и кокетничать, как девица на смотринах?..»
Конечно, этого я не говорила вслух. Тринадцатилетняя девочка не будет надоедать молодому человеку, если ее грубость постоянно наталкивается на холодную вежливость. Часто, боясь, как бы у меня с губ невольно не сорвались какие-нибудь грубые слова, я зажимала рот рукой и бежала в глубь сада, чтобы в укромном уголке вволю отругать Кямрана.
Однажды в дождливый день на нижнем этаже особняка собрались женщины и заспорили о модах. Тут же был и Кямран.
Внимательно прислушиваясь к разговору, я сидела в углу и, скосив глаза и высунув язык, зашивала порванный рукав блузки.
Женщины попросили Кямрана высказать свое мнение о зимних туалетах, которые они заказали.
Я не выдержала и громко расхохоталась.
Чего смеешься? спросил мой кузен.
Так. Пришло кое-что в голову
Что именно?
Не скажу
Ну не кривляйся. Впрочем, ты болтушка, все равно не вытерпишь, скажешь!
Ну что ж, тогда не гневайся. Ты так увлекся разговором о туалетах, что я подумала: Аллах по ошибке создал тебя мужчиной. Совсем как девчонка! Да и годы тебе надо сбросить. За тринадцатилетнюю сойдешь.
Ну а дальше что?
Дальше вот что Я тут зашиваю какой-то пустяк и то исколола себе все пальцы Значит, я парень. И мне лет двадцать двадцать два.
Ну а дальше?
Дальше? Дальше я, по воле Аллаха, по решению пророка, женилась бы на тебе. Вот и делу конец.
Стены комнаты задрожали от дружного смеха. Я подняла голову: все глаза были устремлены на меня.
Но это и сейчас возможно, Феридэ, зло пошутил кто-то из гостей.
Я недоуменно вытаращила глаза:
Каким образом?
Как каким образом?.. Выйдешь замуж за Кямрана. Он будет заведовать твоими туалетами, штопать дыры. А ты будешь заниматься делами
Я вспыхнула и вскочила с места. Больше всего я была сердита на себя. Красноречие мое вдруг иссякло. Вот что значит неопытность в искусстве пустословия. Да еще эта предательская заплатка на рукаве совсем меня замучила.
Тем не менее я нашла в себе силы броситься в контрнаступление.
Что ж, вполне возможно, сказала я, но, думаю, Кямрану-бею придется худо. Не дай Аллах, дома начнется драка Что станет с моим кузеном?.. Кажется, все помнят, что было, когда я ушибла камнем его нежные ножки
В комнате опять раздался взрыв смеха. Сохраняя серьезность, я направилась к себе, но на пороге обернулась и сказала:
Прошу прощения. Девочке, которой едва исполнилось четырнадцать, говорить такие вещи не пристало. Вы уж извините.
Стуча каблуками по деревянным ступенькам лестницы, хлопая дверьми, я добежала до своей комнаты и бросилась на кровать.
Внизу продолжали хохотать. Кто знает, может, они смеялись надо мной Но ничего, я не останусь в долгу!
Мне кажется, было бы неплохо выйти замуж за Кямрана. Время шло, мы взрослели, и случай сразиться с ним все больше и больше отдалялся. Кроме замужества, пожалуй, не было другой возможности свести с Кямраном счеты, выместить на нем свою злобу.
Первые три месяца после летних каникул наш пансион напоминал вулкан, в недрах которого кипят и бурлят страсти. Разрядка наступала только к экзаменам.
Дело в том, что весной на Пасху мои подружки, исповедующие католичество, совершали свое первое причастие. В длинных белых шелковых платьях, в газовых, как у новобрачных, покрывалах они шли в церковь обручаться с пророком Иисусом.
Храм был ярко освещен огнями свечей. Звучал орган. В воздухе плыли звуки религиозных гимнов. Повсюду был разлит запах весенних цветов. Его перебивал терпкий аромат ладана и алоэ. Сколько было прелести в этом обряде обручения! И как жаль, что сразу же после Пасхи, вырвавшись на каникулы, неверные девушки тотчас изменяли своему нареченному, голубоглазому Иисусу с восковым личиком, обманывали его с первым встречным
мужчиной, а иногда и не с одним.
Возвращаясь после каникул в пансион, мои подружки привозили в своих чемоданах умело спрятанные записки, фотокарточки, сувениры в виде засушенных цветочков и многое другое. Мне было известно, о чем они шептались, разгуливая в обнимку парочками по саду. Нетрудно было догадаться, что под цветными раззолоченными открытками с изображением Христа и ангелочков, которые дарили обычно самым невинным и набожным девушкам, прятались фотографии молодых людей. В укромном уголке сада можно было часто видеть шепчущихся учениц пансиона; там подружки поверяли свои сердечные тайны, чтобы никто, даже летающие вокруг букашки, не могли услышать их признаний. В эти осенние месяцы девушки ходят не иначе как в обнимку, тесно прижавшись друг к другу.