Вы все еще здесь?! вздрогнув, повернулся полковник. Я же дал вам двадцать минут на сборы
Товарищ полковник, разрешите мне
Вы что о двух головах?!
Но, как мы уже знаем, додумавшего свою думу до конца Тихомирова не так-то просто было остановить.
Разрешите доказать, товарищ полковник!
Что? Что вы можете доказать?!
Что парашют Сергея Иваныча был в порядке
Да как же вы докажете? Он на кустарник упал парашют Пусть в трибунале разбираются
Я знаю, что на кустарник, теперь есть только один способ только один Разрешите, я сам Тут Тихомиров вдруг смолк и ничего более выговорить был не в силах.
Чего сам? переспросил полковник, но ответа не дождался. Чего сам? повторил он, и тут только догадался: Сам хочешь прыгнуть? спросил он, неожиданно переходя на «ты».
Тихомиров кивнул.
Раньше прыгал? голос полковника подобрел.
Не приходилось, но это неважно Другого выхода просто нет, товарищ полковник, стал быстро и, с его точки зрения, весьма убедительно говорить Тихомиров. Вы только не подумайте я не суда боюсь, не трибунала Я ребятам доказать хотел бы И вам тоже А главное, самому себе, добавил он, помолчав.
Я не вправе вам разрешить, покачал головой полковник, снова становясь официальным.
Но ведь это же совсем просто, прошептал Тихомиров, стараясь унять дрожь и не стучать зубами. Я сколько раз летчиков спрашивал Совсем просто только дернуть кольцо Заранее возьмусь, еще в самолете и дерну и все! А что я не прыгал,
мы никому не скажем Тихомиров даже сделал шаг к полковнику, оглянулся и зашептал еще тише: Кто спросит, скажу: прыгал дома много раз прыгал в клубе, в том
В землянке воцарилась тишина. Давно уже ничего не понимавший Осповат фамильярно просунул голову в дверь. На плече его, на ремне, покачивался автомат.
Завтрак готов, товарищ полковник, доложил он, надеясь получить ответственное поручение: связать Тихомирова или взять под стражу.
Закрой дверь! услышал он в ответ и мгновенно исчез.
Тогда Герой Советского Союза полковник Иванов впервые за это бесконечно долгое утро заглянул в глаза стоявшего перед ним неуклюжего, смятенного человечка и различил бездонную доброту подернутых дымкой трагедии глаз, и что-то дрогнуло в его сердце.
Ничего не могу поделать, товарищ Тихомиров, тоскливо сказал он. Я не вправе дать вам разрешение на на самоубийство
Как же мне жить, товарищ полковник? перебил его Тихомиров, нарушая элементарнейшую субординацию. Как же мне жить, виноватым в смерти нашего дорогого товарища комиссара? Как?! Вот ведь даже такой самостоятельный человек, как вы, не хочет меня понять
Кто вам сказал, что я вас не понимаю? Разжав руки и пошевелив пальцами, полковник сделал правой рукой движение к плечу Тимофея Миновича, но опустил руку. Это разные вещи: понять вас и дать разрешение, которое вы просите.
Но
Не могу. Ясно?
Так точно, ясно, товарищ полковник.
Ну и вот. Не вправе я также оставить смерть Сережи нерасследованной, назвав комиссара по имени, как он его всегда называл, полковник проявил максимум симпатии к сержанту из хозвзвода.
Я бы и расследовал, едва слышно, на одном дыхании возразил Тихомиров, понимая уже, что из его затеи ничего не выйдет, сразу все ясно бы и стало
Не могу, покачал головой полковник. Ступайте с вещами к дежурному по части.
Разрешите идти, товарищ полковник? словно ободренный его несомненной симпатией, четко, по-уставному спросил Тихомиров.
Идите! привычно твердо произнес полковник.
Выйдя из землянки, Тимофей Минович поплелся по лужку. Вид у него был сперва совершенно отсутствующий, затем более собранный, под конец целеустремленный.
Видимо решившись на что-то, он стремительно двинулся по той же тропинке. Дойдя до места, где давеча повстречался ему лейтенант Авдюшко, Тихомиров огляделся и, круто свернув, нырнул в густой кустарник. Уж кому-кому, а ему было прекрасно известно, где любил отсыпаться свободный от дежурства Мишенька.
Прошло некоторое время, и в землянке полковника запищал полевой телефон.
У нас еще что-то вроде ЧП, Виктор Петрович, раздался в трубке встревоженный голос начальника штаба. Авдюшко поднялся без приказа.
Авдюшко? переспросил полковник, питавший к молодому летчику ту неодолимую симпатию, которую мы так часто испытываем к людям, напоминающим нас самих в молодости.
Так точно, Авдюшко, подтвердил начштаба.
Полковник помолчал.
Вы в штабе? спросил он затем.
Так точно.
Иду к вам.
Полковник отпустил клапан, медленно положил трубку, покачал головой. «Ах, черти, подумал он. Хотя странно было бы, если б Авдюшко отказался».
По дороге в штаб полковник сделал небольшой крюк и заглянул на медпункт. Там царили тишина и порядок. Только парашюта, с которым разбился комиссар, нигде не было.
Еще раз покачав головой и попросив врача быть наготове, полковник не торопясь отправился дальше.
В воздухе все происходило настолько обыденно, что и рассказывать, в сущности, нечего.
Пока поднимались, Тихомирова било мелкой дрожью, хотя страха он не испытывал, и был он так бледен, что Авдюшко, сжалившись, сделал над аэродромом лишний круг.