Да если бы я знала, что господь помутил его разум, он не переступил бы порог этого дома! Откуда я могла знать, что ему не понравится? Где я теперь возьму такой патефон? Тот гость платил золотыми монетами! А этот что? Поел, выпил да еще разбил патефон! И это немец? И это культурный человек? Если не хочет девушек, это его дело, но заплатить он должен! Были танцы, была выпивка, была еда!
Все будет в порядке: у него есть деньги. Это крупный купец.
Говорю тебе, успокойся, сейчас я пойду к нему, успокаивал женщину шофер.
Он застал Генриха на постели, отвернувшегося к стене.
Не сердитесь, начал он примирительно. Девушки хотели доставить вам удовольствие. Ведь это была только шутка. Я приведу сюда одну из них.
Оставьте меня в покое, ответил Генрих, не поворачивая головы.
Но ведь они хотели как лучше. Тут был недавно другой господин, тоже немец. Ему эта песня так понравилась, что он веселился до утра. Я приведу к вам девушку, она будет очень мила
Я устал.
Но ведь так же нельзя, они старались. Ведь им что-то следует.
Сколько я должен заплатить? сдерживаясь из последних сил, спросил Генрих. И тут же услышал голос хозяйки, которая подслушивала разговор:
Сто туманов еда, сто двадцать граммофон и пластинка. Всего двести двадцать.
Не говоря ни слова, Генрих полез в карман, отсчитал деньги и опять отвернулся лицом к стене.
Водитель отдал деньги хозяйке и лег на вторую постель. Он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Генрих тоже беспокойно крутился на постели. Сквозь сон он бормотал что-то неразборчивое. Потом внезапно начал кричать:
Не добивать! Нет, нет, нет!!!
Шофер встал, дотронулся рукой до его горячего лба. Еще не придя в себя, Генрих поднялся на постели.
Вы кричали. Вам приснился страшный сон?
Пить Пить
Водитель подал стакан с водой. Генрих жадно выпил и хрипло прошептал:
Я хочу как можно быстрее попасть в Шираз
Мы выедем на рассвете, заверил его иранец.
Едва только солнце показалось над горизонтом, они отправились в путь. Генрих ощущал невыносимую головную боль, на лице выступил нездоровый румянец. Жар не проходил, началась лихорадка. Сжавшись в комок, он молча сидел в кабине. Из оцепенения его вывел голос водителя:
Вы были на фронте?
Генрих остекленевшим взглядом посмотрел на него, словно не понимая вопроса. Он был не в состоянии сосредоточиться. Он смутно вспомнил, что ночью что-то говорил сквозь сон, что его преследовали кошмары. Генрих не хотел отвечать, но от водителя не так-то легко было отделаться.
Я спросил, были ли вы на фронте. Потому что тот, который танцевал с девушками, приехал к нам в отпуск, у него здесь отец, инженер-строитель. Кажется, он всегда мечтал сюда приехать. Ну и приехал. Далеко, конечно, но ведь он заслужил отпуск на фронте. Ордена у него были, он их даже показывал. Добивать раненых ему, возможно, и не случалось, но на тот свет он не одного отправил
Генрих подавленно молчал. Какие разные люди живут в этом мире! Один хвастает количеством собственноручно убитых врагов, другого мучает совесть
Я кое-что знаю об этом, продолжал водитель, отнюдь не обескураженный молчанием Генриха. Человек может скрыться от закона, от жены, может уехать из страны, но от собственной совести не убежишь
Генрих с интересом взглянул на говорившего, а тот продолжал:
Я тоже убил. Убил дерево. Сколько я себя помню, оно росло возле нашего дома. Наверное, поэтому я теперь не могу спать весной. А для шофера, если он не может спать, это конец. Если не спишь то и не работаешь. Ну а сейчас я поехал потому, что на редкость хорошо заплатили.
Солнце припекало все сильнее. Грузовик подскакивал на выбоинах дороги. Сухой пустынный ветер обдавал лицо жаркой волной. Жара становилась труднопереносимой. Генрих беспокойно крутился на сиденье, все чаще облизывая ссохшиеся губы. Водитель окинул его внимательным взглядом.
Вы плохо себя чувствуете? спросил он.
Нет, это пройдет буркнул Генрих.
Они проехали перекресток, показался небольшой пруд. Водитель подъехал ближе и остановил машину. Выскочил из кабины, разделся и прыгнул в воду. Генрих сидел неподвижно, но вскоре тоже вышел из машины, зачерпнул руками воды, смочил лицо. Это принесло ему явное облегчение. Водитель закончил купаться, вытащил из кузова несколько канистр, наполнил их водой. Постояв у пруда еще немного, они поехали дальше.
Воду я набрал для дерева. Вы увидите, мы будем проезжать мимо. Ему, наверное, тысяча лет. Оно называется «чудо-дерево». Пастухи приводят сюда больных овец и лечат их его листьями. Женщины, когда не могут забеременеть, заваривают его кору и пьют отвар. Всегда, сколько бы раз я тут ни проезжал, привожу воду. Стоит мне полить это дерево, и я знаю, что под ним могу спать спокойно, дерево не причинит мне вреда.
Дорога шла в гору. По обеим ее сторонам открывался вид на скалистую пустыню. Запах бензина и духота привели Генриха в полуобморочное состояние. В висках все сильнее стучало. Генрих опустил стекло кабины, как будто издалека до него доносился
рассказ шофера.
Ведь я приверженец Заратустры, говорил тот. Религия Заратустры гласит, что дерево как человек. У него есть душа и тело, только после смерти человека его тело гниет, а из дерева можно сделать палку, телегу или красивый поднос. Около моего дома росло фиговое дерево. Когда у меня родился четвертый ребенок, мне пришлось пристроить новую комнату, и я срубил это дерево.