О концерте я слышал. По случаю областной конференции станочников. А вот чем я могу быть полезен не знаю.
Вы поете, играете, декламируете, танцуете?
Муравьев покачал головой.
Знаете что? Я буду поднимать занавес.
Ну пожалуйста! Поднимать занавес у нас много охотников. Это не подойдет.
Тогда я буду организованным зрителем.
Послушайте, перестаньте! сказала Турнаева. Если вы еще раз попробуете пошутить, я запишу вас как эстрадника.
Боже мой! сказал Муравьев, хватаясь за голову.
То-то! Это ведь серьезный разговор. Подумайте.
Но, товарищ Турнаева, у меня никаких артистических талантов. Ну вовсе никаких!..
Может быть, они просто не обнаружены?
Нет уж, талантов у меня нет, и не будем пытаться их обнаруживать. Сейчас для этого и времени недостаточно.
Ладно, пока не будем пытаться. На первый раз вы освобождаетесь. Но какую-нибудь работу вообще вы можете взять? Может, по физкультурной линии?
По физкультурной? Разве только теннис?
Это идея! сказала Турнаева. Вы нам организуете теннисный кружок.
Но ведь у вас даже кортов нету.
Это не страшно. Корты сделаем. Под вашим руководством.
Товарищ Турнаева, откуда у вас берется столько сил? спросил Муравьев. Вы и клубными делами занимаетесь, и библиотекой, и попечением вдов и сирот из инженерного сословия
Ого, моих обязанностей не перечесть. Но я ведь не одна. Нас много.
Хлопотливая штука иметь такую жену, как вы! сказал Муравьев.
Вы думаете? А мой муж не жалуется.
Вот это странно!
У вас отсталые представления о женщинах, сказала она.
Это было сказано в тон Муравьеву так же шутливо, но Муравьев почувствовал упрек. Действительно, у него были своеобразные представления о женщинах. «Неужели Турнаева что-нибудь знает?» подумал он.
Но Турнаева ничего не знала. Вскоре она ушла, пообещав на прощание:
А с комнатой мы устроим.
Муравьев приготовил постель и на сон грядущий выпил старки.
ГЛАВА XVI
За все сто семьдесят лет своего существования заводик внешне почти не изменился. В тринадцатом году его начали было поднимать, но подняли только часть цеха, другую же, словно для сравнения, оставили как было. После революции прибавились кое-какие новые станки, но в большинстве остались старые, и прави́льный молот, например, которым били кровельное железо, чтобы придать ему упругость и глянец, предохраняющие от ржавчины, по-прежнему был деревянный, и во время работы торец его закрывали железным чехлом, так как загоралось молотище. Некоторые старожилы утверждали, что деревянное молотище эластичнее изделие получается выше качеством. Соответствует ли это действительности, толком никто не знал.
Изготовлял заводик кровельное железо и лопаты.
К началу смены и в обеденный перерыв глуховатый старик Илья Тарасович звонил в церковный колокол, висящий на столбе. Гудка на заводе не было, но хотя это очень огорчало и администрацию и рабочих, Абакумов гудка не давал, говорил, что у них пара на гудок не хватит. Возможно, так оно и было.
В прежние времена Илья Тарасович работал мастером листопрокатки. Когда он состарился, его перевели в сторожа, и теперь его служба заключалась в том, что он сидел в проходной будке, проверял пропуска, звонил в колокол, а иногда, чтобы размяться, брел к насыпи гнать мальчишек с деревянного ларя.
Прозвонив в колокол конец обеденного перерыва, Илья Тарасович обычно усаживался в своей будке пить чай. Тогда из домика, расположенного напротив завода, выходил Давыд Савельевич Мозгов, отец Турнаевой, беленький и очень живой старичок. Он был в белом костюме, в рубашке с белым галстуком, в белой фуражке; лицо у него было маленькое, розовое, с пухлыми щечками; седая бородка была подстрижена клином, все это придавало ему сходство с белой мышью.
Он подходил к проходной будке. Илья Тарасович вставал перед ним навытяжку. Мозгов говорил ему:
Сиди, сиди, Я просто так.
Но Илья Тарасович из почтительности не садился. Старичок покровительственно оглядывал сторожа и, тыкая в грудь согнутым пальцем, говорил:
Слыхал плохо работать стали?
Как изволили сказать? переспрашивал Илья Тарасович.
Плохо, говорю, стали работать, а?
Зачем плохо? План даем.
План презрительно тянул Мозгов. Я не о плане веду разговор, а о качестве.
Как?
О качестве, говорю. Ты совсем оглох, Илья Тарасович.
Это нам неизвестно, отвечал Илья Тарасович и с беспокойством смотрел на него.
Мозгов качал головой, некоторое время стоял молча и думал.
Ему очень хотелось пройти на завод, и он знал, что пропуска у него Илья Тарасович не спросит, но появляться на заводе ему было неудобно. Идти или не идти? Он качал головой, взмахивал пухлыми ручками, бормотал что-то и наконец, толкнув Илью Тарасовича в грудь, говорил:
А ты сегодня, между прочим, на две минуты раньше позвонил. Не соблюдаешь точности.
Давыду Савельевичу Мозгову было семьдесят четыре года. Из них сорок два года он управлял этим заводиком. Был он сыном заводского рабочего, начал свою карьеру с рассыльного мальчика «значка», как говорилось здесь, и дошел до управляющего. Управлял заводиком он и после революции и удалился на пенсию по старости всего несколько лет назад.