Тягостное чувство стыда и неудовлетворенности не оставляло Муравьева. До чего гнусно все получилось. Никчемно, по-скотски, и хотя, не признаваясь себе, он ожидал этого, это произошло слишком быстро, быстрее, чем он ожидал.
Он сел на скамейку и уставился в кирпичный песок, которым была посыпана аллея. Оркестр назойливо повторял одни и те же фразы какого-то марша, и каждый раз в одном и том же месте фальшивила большая медная труба, дирижер стучал палочкой, и оркестр начинал сначала. В конце аллеи плотники строили парашютную вышку и стучали топорами, и Муравьеву, когда он посмотрел туда, были видны отлетающие от бревен щепки, ярко сверкающие на солнце.
Не он, а она прежде всего хотела этого. Но и она не была виновата в том, что случилось в конце концов. Ей слишком скучно жилось. Так думал Муравьев. И, думая так, он испытывал желание рассказать о случившемся Соколовскому. Ему казалось в эту минуту, что Соколовский простит его и начнет как-нибудь иначе жить с женой.
По аллее прошли две женщины, оживленно болтавшие о каком-то Владиславе Степановиче, который был чудесным малым и работал в Москве на кинофабрике. Когда женщины прошли мимо, Муравьев почувствовал, что ничего не сможет сказать Соколовскому. Именно это теперь тяготило его, усиливало чувство вины перед обманутым Соколовским, и думать о Вере Михайловне было неприятно.
Он поднялся и от нечего делать пошел в читальню.
В читальне за библиотечным прилавком громко разговаривали. Это никому не могло помешать, так как, кроме трех мальчишек, разглядывавших в журнале фотографии Чкалова и Байдукова, недавно совершивших свой замечательный перелет, в читальне никого больше не было.
Центральные газеты Муравьев видел утром, поэтому, подтянув к себе номер «Огонька», он, не перелистывая, раскрыл его на последней странице, где помещались кроссворды. Но кроссворд оказался слишком легким. Нужно было быть совершенно тупым человеком, чтобы задуматься над таким определением: «невнятная речь у маленьких детей», разгадка которого состояла из пяти букв. Он стал прислушиваться к разговору за прилавком.
Пожилая библиотекарша
жаловалась, что уже два месяца без движения лежат невыкупленные книги.
Каждый день хожу в горсовет, вы же знаете. Звонила Абакумову, ничего невозможно добиться, в ответ сказала собеседница.
Что же они говорят?
Говорят, нету средств. Смешно даже подумать: двести пятнадцать рублей и нету средств.
Просто возмутительно, сказала библиотекарша.
Своего-то я добьюсь. Жаль, что столько времени и сил приходится тратить по-пустому, сказала другая.
Муравьев обернулся и в говорившей узнал Турнаеву. «Всеведущая блондинка», подумал он, и ему захотелось с ней познакомиться. Но, выйдя за Турнаевой из читальни, он не решился подойти к ней такой решительной деловой походкой направилась она к горсовету.
ГЛАВА XV
Войдите!
Дверь открылась, и в темной прорези двери он увидел Турнаеву. Белокурая, розовощекая, в коричневой шифоновой блузке и кремовой юбке, она стояла и смотрела на него. Он вскочил и, шагнув к ней навстречу, приветливо заговорил:
Входите, пожалуйста, прошу вас.
Моя фамилия Турнаева, сказала она, улыбаясь, и протянула руку.
Знаю, слышал о вас чуть ли не в первый день приезда, ответил Муравьев и тоже улыбнулся.
Чуть ли не в первый день? Убийственно! Обо мне говорят здесь как о городской достопримечательности. Как о механизированных бойнях или о новой гидростанции на какое-то особое количество киловатт.
Не надо преувеличивать, сказал Муравьев, но действительно у вас знатная фамилия, по крайней мере в масштабах Косьвы. Садитесь, пожалуйста.
Это вы о нашей Катеньке? Да, она весьма приумножила славу семейства Турнаевых. Знаете, никто не ожидал, что она достигнет таких успехов. Для всех было полной неожиданностью. Пойти на завод да кем? Станочницей! Такая тихая, нежная была девушка
Старая истина: в тихом омуте черти водятся.
Что же касается меня, то должна сразу сказать: мой визит к вам совсем в духе гоголевского городничего. Я пришла узнать, как вы устроились, в чем нуждаетесь
Не договорив, Турнаева засмеялась. Она начала объяснять цель своего визита слишком кокетливо и теперь смутилась, не зная, как точнее и естественнее объяснить свое появление.
«Обязанность моя, как градоначальника здешнего города», басом сказал Муравьев, и снова оба рассмеялись.
Она села на стул, он продолжал стоять, и, говоря с ним, Марья Давыдовна должна была откидываться на спинку стула.
Нет, я спрашиваю серьезно: как вы устроились?
Да вот видите, ответил Муравьев и обвел рукой комнату. Вообще говоря, роскошно, но хотелось бы жить в семье, на частной квартире. Гостиничная обстановка на меня действует угнетающе. Чувствуешь себя как в пустой бутылке, в которую кто-то все время свистит.
Понимаю. Нужно будет что-нибудь придумать.
Она забарабанила пальцами по столу и поджала губы.
Перед самым вашим приходом собрался ужинать. Прошу разделить со мной мою, так сказать, скромную трапезу. Он снял со своих припасов газету. Сервировка холостяцкая, вы уж извините.
Ох, спасибо! Я совершенно сыта.