Здорово, шепнул я Черепанову в конце урока. Неплохо было бы увидеть такое на фотографиях.
Лёша кивнул и заявил:
Увидишь.
свой рассказ. Черепанов размахивал руками, будто рисовал в воздухе макет будущих жилых модулей на поверхности Луны. Замолчал он лишь после того, как я окликнул Гену Тюляева.
Тюляев явился на урок в сопровождении Ермолаевых.
Он скривил усы и поинтересовался:
Москвичок, Черепушка, вы кабинетом не ошиблись?
Я рукой поманил Тюляева к себе и заявил:
Гена, нужно поговорить.
Геннадий будто бы неохотно свернул в нашу сторону.
Полтора десятка учеников одиннадцатого «Б» класса задержались у входа в кабинет, с любопытством посматривали на нас.
Чего тебе надо, Пиняев? спросил Гена.
Ты живёшь по адресу улица Ленина, дом пятнадцать? спросил я.
Что с того?
Номер квартиры не подскажешь?
Зачем он тебе?
В гости к тебе приду, сказал я. Сегодня вечером.
Тюляев усмехнулся показал, что оценил мою шутку.
Лукины тебя выгнали? спросил он. Ко мне проситься будешь?
Я не поддержал его шутливый тон.
Заявил:
Мне нужен твой отец. Разговор у меня к нему есть. Серьёзный.
Жаловаться на меня будешь?
К тебе это отношения не имеет. Вопрос жизни и смерти. Я не шучу.
Тюляев посмотрел мне в глаза.
Пять секунд мы с ним мерились взглядами.
Ладно, приходи, произнёс Тюляев. Пятая квартира. Отец после семи сегодня дома будет.
Я кивнул и сказал:
Спасибо, Гена.
Черепанов сопровождал меня к кабинету истории, где сейчас дожидался начала урока наш десятый «Б» класс.
Пойду.
Зачем?
Рисунок того мужика в майке Гениному отцу покажу, сказал я. Думаю: вы были правы. Нужно приструнить этого Кирилла Сергеевича. До того, как Лидия Николаевна вернётся в Кировозаводск.
Не уделил я внимания тем письмам и сегодня: до возвращения с работы Иришкиных родителей мы с Черепановым готовились к завтрашней репетиции концерта.
Ровно в семь часов вечера я подошёл к дому Тюляевых.
Глава 20
Она чуть запрокинула голову и прокричала:
Гена, к тебе пришли!
Я шагнул в квартиру, вдохнул ароматы табачного дыма и женских духов. Сразу заметил, что планировка квартиры Тюляевых была в точности, как у квартиры Лукиных. Женщина оставила меня в тесном коридоре, отправилась в гостиную, где монотонно бубнил телевизор. Я заметил в прихожей две пары мужской зимней обуви примерно одинакового размера (каждая пара стояла чётко под висевшими на вешалке пальто). Женской обуви было тоже две пары (обе замерли под кроличьей шубой). Я снял шапку, расстегнул верхние пуговицы пальто. Услышал, как в гостиной мужской голос спросил, кто пришёл.
К Гене приятель явился, ответила впустившая меня в квартиру женщина.
В гостиной скрипнули половицы. Я увидел ступившую на порог гостиной копию Гены Тюляева точнее, Генкину копию, постаревшую лет на сорок. Отметил, что волосы у замершего в трёх шагах от меня мужчины всё ещё выглядели густыми, но уже поседели. Как и его усы будёновские, с чуть подкрученными вверх концами. Юрий Михайлович Тюляев пригладил усы пальцем, хитро сощурил глаза. Он посмотрел мне в лицо, пробежался взглядом по моей одежде. Я отметил, что Тюляев-старший уже не такой стройный, как его сын (из-под майки Генкиного отца выпирал живот), но и заметно шире Генки в плечах.
Пиняев? спросил Генкин родитель.
Василий Пиняев, сказал я. Здравствуйте.
Я шагнул Тюляеву-старшему навстречу, протянул руку. Тот крепко, но без фанатизма стиснул мои пальцы. У него была широкая ладонь на пальцах я заметил следы чернил.
Юрий Михайлович, представился Генкин отец. Гена сказал: у тебя ко мне дело.
Я кивнул, тряхнул портфелем.
Сообщил:
Очень важное дело, Юрий Михайлович. Дело жизни и смерти.
Сын мне так и сказал. Просил, чтобы я тебя дождался.
Юрий Михайлович взглянул на наручные часы.
Ты пунктуален, Василий, сказал он. Ровно семь почти.
Тюляев-старший ухмыльнулся.
Снимай обувь и ступай на кухню, сказал он. Послушаю твоё «слово и дело».
Юрий Михайлович прошёл по рекомендованному мне маршруту. Я услышал, как в кухне чиркнули спичкой. Я снял ботинки в прихожую залетели щупальца табачного дыма и потянулись к двери. Следом за дымом появился Генка. Он замер там, где десяток секунд назад стоял его отец (на пороге гостиной), скривил усы. Я усмехнулся при виде наряда Тюляева (трико и мятая майка). Снова подумал о том, что Геннадий молодая версия Юрия Михайловича Тюляева. Разве что Генкины глаза походили больше на глаза впустившей меня в квартиру женщины. Геннадий скрестил на груди руки, наблюдал за тем, как я повесил пальто на свободный крючок.
Я подхватил с пола портфель.
Гена сказал:
Проходи Василий.
Юрий Михайлович сидел спиной к окну. Курил. Он взглянул на меня, чуть сощурил правый глаз. Указал мне папиросой на кухонный табурет. Поднёс папиросу к губам, затянулся дымом. Выдохнул струю дыма в сторону раковины.
Рассказывай, Василий Пиняев, сказал он.
Я уселся за стол напротив Юрия Михайловича, деловито поставил на бёдра около живота портфель. Генка прошёл мимо меня и замер рядом с окном. Он опёрся руками о подоконник растопырил острые локти.
Рассказываю, произнёс я.
Щёлкнул пряжками портфеля. Положил на столешницу перед собой тетради (накрыл ими с десяток крупинок табака и пару чешуек пепла). Убрал портфель под стол и взглянул Генкиному отцу в лицо.