О. С. Нагорная Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (19141922)
Введение
После окончания военных действий военнопленные из бывшей Российской империи превратились в козырную карту в игре противоборствующих сторон (большевиков, контрреволюционных правительств, Германии и стран-участниц Антанты), стремившихся использовать их для достижения собственных целей в военных действиях на территории Центральной и Восточной Европы. Борьба интересов, транспортный коллапс и советско-польская война затянули репатриацию вплоть до 1922 года. В отличие от советских военнопленных Второй мировой войны, попавших после репатриации в сталинские лагеря, пленные Первой мировой воспринимались большевиками как потенциальная опора новой власти и фактор советизации крестьянской среды. Благодаря этому, они получили возможность, по крайней мере, в первые годы после возвращения, активно переосмысливать свои переживания в рамках общественной дискуссии о войне и революции. Одновременно бывшие пленные оказались единственной социальной группой, имевшей опыт длительного проживания в буржуазном обществе и возможность сравнения его с реалиями диктатуры пролетариата . Поэтому за фасадом официальной пропаганды пребывание в заграничных лагерях превратилось в глазах власти в негативный социальный капитал, который сыграл свою роль в судьбе бывших пленных в эпоху террора.
В последние годы история военного плена на Восточном фронте Первой мировой войны привлекает к себе пристальное внимание исследователей. Существующие на сегодняшний день работы подчеркивают многомерность данной темы: массы вражеских солдат в плену и собственных подданных в лагерях противника приобрели для государств-участников весомое военное, экономическое и дипломатическое значение. Обращение к проблематике военного плена позволяет углубить представления о процессах тотализации военных действий, развитии системы международного права, а также об особенностях приспособления воюющих обществ к первой индустриальной войне. При этом наименее изученной остается специфика российского институционального опыта: дискурс военного плена, миграционная и социальная политика сменявших друг друга политических режимов, степень общественной активности и государственного контроля. Еще более маргинальное положение в современной историографии занимает намеченная военной антропологией перспектива
до сих пор привлекают внимание исследователей . Однако для данных работ часто характерна излишняя генерализация выводов, сделанных на материале Второй мировой войны, и отсутствие учета специфики военного плена Первой мировой.
Стремление большевиков использовать демографический и профессиональный потенциал находящихся в лагерях Центральных держав военнопленных царской армии привело к целенаправленному изучению документооборота предшествующих режимов в рамках Комиссии по исследованию опыта мировой войны. Итогом ее работы стала монография Н.М. Жданова , опубликованная задолго до того, как в истории плена Первой мировой войны была поставлена финальная точка, ставшая на длительное время единственным обобщающим описанием истории российских военнопленных. В дальнейшем, историки стран восточного блока в изучении темы под влиянием марксистской парадигмы сосредоточились на двух аспектах: успех большевистской пропаганды среди военнопленных царской армии и истории так называемых интернационалистов военнопленных Центральных держав, выступивших после революции на стороне советской власти .
К теме немецкой политической агитации в лагерях среди национальных меньшинств Российской империи обращались многие авторы, однако до сегодняшнего дня она не рассматривалась в качестве целостного явления . Слабый научный интерес обусловило отсутствие видимых результатов, что традиционно объяснялось дилеммой Центральных держав между заключением мира с Россией и распространением сепаратистских настроений на ее западных территориях, а также приоритетной ролью принудительного труда . Опора на выводы Г. Лиулевициуса и современные концепции (пост)колониализма позволяет исследовать немецкую политику на востоке в совсем иной аналитической перспективе и рассмотреть агитацию среди национальных меньшинств Российской империи в лагерях военнопленных как часть немецкого колониального проекта и важный компонент ведения войны.
В устойчивую историографическую традицию, коренящуюся в межвоенном периоде, превратились описания отдельных немецких лагерей военнопленных . Большинство современных (преимущественно диссертационных или краеведческих) работ отличает сходная постановка вопросов и структура. Тем не менее, некоторым авторам удалось сформулировать обобщающие выводы о системе плена в целом. Так, Р. Кох при описании австрийского лагеря Зигмундхерберг особое внимание уделяет психологии плена, рисуя палитру возможных реакций солдат на пребывание за колючей проволокой . К. Митце, воссоздавшая историю самого крупного немецкого лагеря Ингольштадт, представила в общем виде лагерную организацию и культуру, систему наказаний и взаимоотношения военнопленных с гражданским населением .