И все же Виктор присел. Закурил. Голова гудит, в ушах будто вата. Но даже через эту вату он уловил отдаленный гул. Все ясно на подходе немецкие самолеты. Но они еще далеко.
Гул нарастал. Пора в укрытие. Виктор поднялся и совсем рядом увидел солдата, который Виктор уже ничему не удивлялся, но тут оторопел. Аккуратно складывая в кольца, солдат сматывал с сапог кишки. Свои? Чужие? «Если свои, он бы не смог сидеть, к тому же так спокойно», подумал Виктор и закричал:
Ты что, рехнулся?! На подходе «юнкерсы». В укрытие! Быстро!
Не могу, тихо ответил солдат.
Запутался, что ли? Возьми нож и перережь! Убьют же, дура чертова!
Эх, командир, командир, так же тихо продолжал солдат. Видно, никогда не болели у тебя кишочкито. Не знаешь, значит, как это больно, когда живот прихватит. А ты перережь!
Гул все нарастал. Солдат поднял глаза и так суматошно замельтешил ими из стороны в сторону, что Виктор, забыв все на свете, бросился к нему.
Мирошников! Ты?! Жив, чертяка! Куда ты подевался?
Аа, лейтенант. Виноват, старший лейтенант. Вот и свиделись, както отрешенно и без всякой радости сказал он. Ято жив. Да вот, показал на ноги Мирошников.
Виктор схватил его под мышки, выдернул из кровавого месива и потащил к бакам. Он понимал, что Санька сейчас в состоянии той самой заторможенности, которая бывает после сильных потрясений. Он заставил Саньку выпить спирта, сунул ему сухарь, но Мирошников лишь слабо улыбнулся и тут же заснул под вой бомб и разрывы снарядов.
«Все, Санька, больше мы не расстанемся», с необъяснимой нежностью думал Громов.
Но судьба опять распорядилась посвоему. Во время контратаки Виктор напоролся на автоматную очередь. Левую руку как отсекло. Бой продолжался, и нашли его не сразу Громов лежал в воронке и истекал кровью. Стало ясно, что его надо немедленно переправлять на левый берег.
На палубе катера было так тесно, что с трудом нашли место. Только отчалили, начался артобстрел, да такой сильный, что, казалось, перед крохотным суденышком вздыбилась вся Волга. Почти на самой середине катер перевернулся. Сознание Виктор потерял еще в воронке, но в воде пришел в себя. Хорошо, что был в шинели: она надулась пузырем и не пускала ко дну. Виктор понимал, что шинель ненадежный спасательный круг: все кончится, как только сукно промокнет. И вдруг почувствовал: ктото тянет его за шиворот.
Держись, миленький, держись, услышал он женский голос.
Уже не имея ни сил, ни желания бороться с водой, Виктор открыл глаза и увидел девушку с санитарной сумкой, которая изо всех сил тащила его багром. Как его вытащили на баржу, как дошли до берега, как положили на операционный стол, Виктор уже не помнил.
Очнулся в аккуратно прибранной избе. Пахло карболкой, йодом и чистыми простынями. Очень хотелось пить. Виктор безо всяких усилий разжал губы и попросил воды. Странно, но своего голоса он не услышал. «Видно, ослаб, подумал, потому и шепчу». Но рядом стояла молоденькая медсестра и протягивала фарфоровый чайник с наполовину отбитым носиком. Девушка чтото говорила, во всяком случае, ее губы шевелились, но он ничего не слышал.
Здоровой рукой Виктор помахал около уха. Девушка улыбнулась, достала из кармана халата тетрадку и чтото написала. «Не кричите так громко, прочитал Виктор. Вы контужены, поэтому не слышите. Но это пройдет».
Что с рукой? спросил Виктор.
Все в порядке. Кости целы. Просто вы потеряли много крови. Но теперь быстро поправитесь, потому что половина вашей крови женская. А женщины живучи.
Как это женская? удивился Виктор. Он, видимо, сказал это так громко, что девушка закрыла уши ладошками.
У вас четвертая группа. У нас ее не было, а другую нельзя. Оказалось, что четвертая группа у той сестры, которая вытащила вас из воды. Так что теперь в ваших жилах и ее кровь.
Вот и породнились, улыбнулся Виктор. Будет у меня кровная сестричка. А как ее зовут, не знаете?
Очень даже знаю. Машей зовут. Орешниковой Машей Красивая, между прочим, девушка.
Моя сестра не может быть некрасивой! Как бы ее повидать, а?
Для этого надо поправиться и вернуться в строй. Маша на том берегу. Она ведь санинструктор, с передовой не уходит.
Понял, кивнул Виктор. Я буду спешить.
Но как он ни спешил, в строй удалось вернуться лишь в конце января, когда добивали голодных и обмороженных вояк Паулюса. Однажды у самого элеватора он вытащил изпод огня девушкусанинструктора. Зацепило серьезно в живот и в голову, поэтому Громов поспешил отправить ее в госпиталь. Позже Виктор не раз корил себя за то, что не догадался спросить, как ее зовут, насколько быстрее нашел бы тогда свою кровную сестру.
И все же он ее нашел. Нашел ранней весной, когда Маша вернулась из госпиталя. Младший сержант Орешникова попрежнему служила в их дивизии, попрежнему была санинструктором, а капитан Громов командовал разведротой. Виктор обнял девушку и долго благодарил за то, что вытащила из студеной Волги и не пожалела своей крови. Девушка отшучивалась, чтото говорила, а Виктор чувствовал, как дрожью наливаются его руки и обнимает он ее уже совсем не побратски.
Не сразу, далеко не сразу перестали они сторониться друг друга, неловко молчать при встречах, пока не поняли: стыдиться им нечего, любовь настолько редкий подарок судьбы, что даже на войне отвергать ее нельзя. Но что же делать дальше? Выручил Мирошников. Воровато шныряя глазами, он сказал: