Приглашают мужчины
И вытащила Валентина из-за стола. Он двигался, как манекен. А она с
каждой минутой заводилась каким-то злым, отчаянным весельем.
Присоединяйтесь, кивнула она нам, остановилась на миг и небрежно выпила его рюмку.
Моя жена смущенно сняла передничек, и мы затоптались возле них. Я шепнул жене на ухо, что Марина мне понравилась, и она сказала в ответ, что Валентин сегодня какой-то не такой.
Потом Марина потащила Валентина на кухню курить, а мы с женой налегли на салаты и заговорщически перемаргивались на тишину за дверью. Я искренне желал Валентину счастья, которое само плыло ему в руки.
Однако каждый представляет его себе по-своему.
В третьем часу они поблагодарили за гостеприимство и пригласили нас к себе. Жена отказалась, а я пошел, чувствовал, что им сейчас просто необходим кто-то третий, лишний. Изолятор. Они вели светский разговор со мною, смешным добродушным толстяком, при котором чувствовали себя защищенными правилами этикета. В этом приглушенном темном разговоре с молниями тревог я был как бы переводчиком с текста на подтекст, понятный только им. Он говорил: идет снег. Завтра, то есть сегодня, самолеты, вероятно, летать не будут, я рассудительно поддакивал, чтобы она не видела воочию утренний безлюдный аэропорт, морозные стекла и не ощущала свою ненужность. Он спрашивал ее, как мама, как идут дела с обменом, а она видела холодную синюю больничную палату, банку с куриным бульоном, пакет мерзлых яблок и покрасневшие мамины глаза: «Все бы ничего, доченька» И все это у них сквозило в многоэтажном подтексте, где общий смысл залез на чердак и втянул за собой лестницу.
Я начинал понимать. Валентин не смел сказать всей горькой правды в лицо Марине. Не отваживался. Хотя уже трусливо убил ее в себе издали. Перелетные птицы конвертов давно опускались на лед. Теперь он шкодливо прятал пороховой нагар в глазах. Революция в убийстве свершилась после того, как от поединка на мечах, лицом к лицу, человечество перешло к огнестрельному оружию, когда жертву можно прикончить издали, из безопасного укрытия, самому ничем не рискуя. Например, с самолета. Но Валентин боялся признаться себе в этом.
Минут через пятнадцать я задремал, а когда раскрыл налитые свинцом веки, за окном начинал сереть новый день.
Марина нервно ходила по комнате, брала с книжной полки первый попавшийся томик, невидяще листала и швыряла на двуспальную неразостланную постель. Пепельница передо мной дышала сожженным домом, а полированный журнальный столик был весь засыпан пеплом. Глаза мои сами собой закрылись.
Трус, какой же ты трус, с глубоким болезненным недоумением повторяла она. Я бы все поняла. Только для чего ты до последнего дня писал мне такие письма? Почему не пристрелил сразу?
Валентин наклонялся, подбирая томик с постели, аккуратно ставил на место. Руки у него, должно быть, дрожали, опухшие пальцы не гнулись.
Ты этого хотела. Я не мог тебя обидеть автоматически говорил Валентин и монотонно, в отчаянии шептал себе под нос что-то похожее на: «Я не успел, я ничего не успел».
Прилетела. Легковерная дуреха. Последний шанс. Боже, как стыдно. Она прикладывала руки к щекам, потом машинально раскрывала какой-то буклетик. А ты знаешь, даже мой первоклассник спросил, скоро ли приедет «наш новый папка»?
А как же твоя самостоятельность? Валентин прятал подбородок в воротник и закрывал буклет, будто стараясь вернуть своей жизни заученный порядок.
На нужно Хотя бы сейчас. Ты, ты знаешь, каждая женщина прежде всего только женщина. Марина вертела в руках снятую с телевизора вазочку, не зная, куда ее приткнуть.
Я не готов еще. У меня тема горит. На Валентина жаль было смотреть. Но вазочка с подоконника вновь вернулась на место.
Они совсем забыли обо мне. Валентин теперь был похож на уставшего льва, который долго готовился к прыжку, да так и просидел всю жизнь на месте, застыв в ожидании.
Марина смахивала пепел на пол, и дым был синий, как металлическая стружка. Валентин принес из кухни веник и совок и принялся заметать за нею следы.
Чистюля. Супермен. Так мне и нужно. Захотела поверить. Получай. Она глухо засмеялась. А ты, оказывается, кисель. Облако в штанах. Баба ты, настоящая баба. Не мог обидеть
Я решил не просыпаться, пока она не уедет. Резко хлопнула входная дверь. В прихожей испуганно зашелестели листки календаря и все стихло.
В комнату вошел Валентин с будто наклеенной улыбкой и тусклым, угасшим голосом сказал:
А ты знаешь, она сама отдраила ту ржавую полосу в ванне.
Призрачный свет вливался сквозь зашторенные окна. Валентинов огненный чуб прилип к черепу, открывая приметную залысину. И весь Валентин как-то набряк, оплыл, растекся, словно сгоревшая
за ночь свеча.
С той поры прошло немногим больше года. Немало изменилось в нашей жизни. Я напечатал свою работу в толстом журнале, и она вызвала неожиданный резонанс. Меня заметили, к нам зачастили гости, мы подтянулись, стали делать зарядку.
А у Валентина все почему-то пошло вверх тормашками. Важная тема не вытанцовывалась. Не шла, как он говорил, реакция синтеза. И я подумал, что в этом, очевидно, есть какая-то высшая закономерность и справедливость. Как ни химичь, а существует, вероятно, неоткрытый еще элемент жизни «Витум» где-то за номером 140 в таблице Менделеева, который и толкает вперед все развитие. И есть люди, которые носят его в себе. А бывают другие у которых его нет.