Я швейцарский подданный Штранг, родом из Базеля.
Ложь! Вы капитан австрийского генерального штаба Вицлер!
Борец молчал, опустив глаза.
И Вицлера, и прекрасную венгерку отвезли в крепость.
ГУСАР СМЕРТИ
Молодой человек был тоже немец, хотя и заграничный, и тоже барон, хотя с более короткой фамилией, нежели у сановного покровителя.
Ростом он был не высок и не мал, а как-то в меру весь пропорционален. И фигуру имел стройную. Штатское сидело на нем чудесно, хотя угадывалась военная выправка. Барон Гумберг не скрывал своего недавнего военного прошлого. Наоборот, пользуясь каждым удобным случаем, он давал понять, что служил в знаменитом кавалерийском полку "гусар смерти", квартирующем в Данциге. Командовал им, шутка ли сказать, сам кронпринц! И действительно, в лошадях Гумберг знал толк, а когда катался верхом на островах и набережной, посадка его обращала внимание.
По фигуре он был силен, упруг и энергичен в движениях, но все это не могло затушевать какой-то странной женственности манер
И холил он себя, как женщина. Брился тщательно каждое утро, пробор волосок к волоску, губы чуть-чуть мазал кармином. От всей его щеголеватой фигуры исходил сладковатый запах духов
На бритом актерском лице тускло сияли светлые холодные глаза. Такие холодные, что, когда они смотрели, не мигая, в упор, становилось жутко. Твердо выдавались под кожею развитые скулы. И вместе с глазами и жесткой линией расцвеченных кармином губ сообщали они что-то животное, зверское благообразному, правильному лицу барона Гумберга.
Сановник из немцев и немец в душе Крейцнах фон Крейцнау перезнакомил бывшего "гусара смерти" с военной и штатской молодежью, ввел его в некоторые гостиные и в замкнутые, неохотно пускающие к себе посторонних, клубы. Гумберг обладал внешним лоском, для немца хорошо и почти без акцента говорил по-французски. Вместе с его титулом это ему помогало.
Какими отношениями связан был этот молодой человек с бароном Крейцнах фон Крейцнау, никто не знал старый убежденный холостяк, сановник жил замкнуто, один-одинешенек в восемнадцати громадных комнатах своей казенной квартиры.
В его со вкусом убранной квартире на Шпалерной часто собирались товарищи. Но не было и в помине кутежей или каких-нибудь излишеств бунтующей молодости. И офицеры, и штатские, группировавшиеся вокруг Сергея Дорожинского, тяготели к военному делу и спорту. Корнет, считавшийся не только в полку, но и во всем гвардейском корпусе одним из лучших фехтовальщиков, устроил у себя небольшой гимнастический зал. Вечерами при свете электричества слышался там звон эспадронов и свист рапир. Чужими казались головы и лица в шлемах и металлических сетчатых масках. Панцирные нагрудники, мускулистые обнаженные руки, стремительные броски и движения крепких молодых тел.
Эти фехтовальные вечера посещал и Гумберг. И хотя особенных симпатий бывший "гусар смерти" не внушал ни хозяину, ни гостям, но Гумберг недурно владел рапирой, был в меру учтив, в меру искателен, и его пускали.
Гумберг, по его словам, и ему можно было в этом поверить воевал в Триполи и у Чаталджи. И там, и здесь в рядах турок. Это признание коробило русских.
Как вы могли драться с этими полудикарями-мусульманами против христиан? недоумевал корнет.
Гумберг улыбнулся углами тонких губ и ответил коротко:
Я люблю турок!..
Зашла речь о пленных.
В Триполи мы не обременяли себя пленными итальянцами.
Что же вы с ними делали? не сразу понял Сергей.
Что?
Новая улыбка, на этот раз каким-то жестоким огоньком осветившая холодные, как лед, светлые глаза и шевельнувшая скулы
Неужели?.. вырвалось у Дорожинского с изумлением. Ведь пленный безоружный. Это не враг, это человек в беде, которого надо пожалеть.
Славянская сентиментальность! пожал плечами Гумберг. Война есть война, и благотворительности здесь нет места Хотя Нет правила без исключения. Вас, например, попадись вы мне, я, пожалуй, пощадил бы
За что вдруг такое благоволение? Корнет нахмурился. Мимо ушей пропустил.
Вообще этот барон "лип" к нему весьма и весьма настойчиво.
Однажды утром Гумберг разлетелся к нему взволнованный, бледный.
Мосье Дорожинский выручите меня, как офицер офицера. Мне сию же минуту необходимо пятьсот рублей на сорок восемь часов. По непонятной случайности запоздал перевод из Берлина. Через двое суток деньги будут у вас на столе. Я немец с головы до ног, а немецкая аккуратность, вы знаете
Дорожинский вынул из бумажника новенькую пятисотрублевку:
Пожалуйста
Ах, как я вам признателен! Чем и когда отблагодарю я вас за такое рыцарское благородство? Но мы сочтемся не правда ли? Позвольте обнять вас! Итак, через сорок восемь часов
Хорошо!.. Хорошо! с брезгливой гримасой спешил Дорожинский отделаться от человека, присутствие которого стало ему в неловкую и противную тягость.
Прошло не только сорок восемь часов, а и сорок восемь дней и больше Ни денег, ни самого барона. Гумберг исчез с петроградского горизонта с такою же внезапностью, как и появился.
Дорожинский забыл и думать о нем
Даже стоящие у власти не подозревали, что Россия с такой быстротою гордо и смело бросит перчатку соседям своим на их дерзкий и наглый вызов.