А дни сменяются ночами, дождливая хмурь ясным теплом.
По изрытой колесами дороге тащат кони Ильинский обоз. Устало шагает белая красавица кобылица, вызывая восхищение встречных, когда подводы проезжают селами или городами.
Так же обреченно в углу повозки сидит угасшая и даже постаревшая Анфиса. Дед Софрон, всего повидавшим на своем веку, ко всему привыкший, как всегда, весел и разговорчив. Вспоминает молодость. Странно вспомнил, словно со стороны, не свою жизнь рассказывает, а чью-то другую. Петр, как ни силится, не может представить старика молодым.
Рассказы Софрона интересны юноше, но особенно интересно то, что открывается его глазам. Деревенские хаты удручают бедностью, города поражают многолюдьем.
И ждет он Петербург с таким нетерпением, точно от этого зависит, быть жизни его такой же горькой, как у всего рода Кузнецовых, или он, как орел, оторвется от вершины голой скалы и, грудью рассекая воздух, свободно и гордо поднимется в небо.
Петербург встретил ильинцев проливным дождем. В городе было пусто и тихо. Высоченные дома и узкие полоски свинцового, низкого нависшего неба несказанно поразили Петра. Ему вдруг захотелось на родные просторы Ильинского. Первый раз за всю дорогу захотелось домой. И опрятный домик Кузнецовых на широкой улице, и стонущий на печи дед, и сестра-полудурок с приоткрытым ртом в вечной улыбке своей, с нечесаными волосами, но все равно красивая яркими красками, молодые лица, которые пока еще не победила болезнь, все показалось зовущим, милым, непонятно зачем брошенным. Он почувствовал гнетущее одиночество.
Кони свернули с дороги, процокали подковами по каменной мостовой и потащили подводы в открытые железные ворота, украшенные крупным орнаментом.
Глава вторая
Наталья Николаевна в это лето 1836 года не очень увлекалась верховыми прогулками. В мае у нее родилась дочь Наталья, после родов Наталья Николаевна долго болела, да и теперь, к концу лета, чувствовала себя не так уж хорошо. Она просто сопровождала сестер, как сопровождала их на балах. Девушки, хотя и великовозрастные, не могли появляться в свете одни.
Сестры ехали рядом. Вороной конь Натальи Николаевны шел спокойно и тихо. И такой же спокойной и тихой казалась его прекрасная хозяйка. Отпустив поводья, доверившись своему коню, она не глядела ни по сторонам, ни на дорогу. Она ехала в тихой и какой-то торжественной задумчивости.
Конь Александры Николаевны был норовист и горяч. Он не мог успокоиться и теперь, после быстрой получасовой рыси, изредка ржал, раздувая ноздри, точно призывал поглядеть на себя. Да и хозяйка его чувствовала на себе восхищенные взгляды встречных людей. И всем своим обликом, гордой осанкой, равнодушным лицом говорила: «Ну что же, любуйтесь. Таких наездниц не часто
доводится встретить».
А Екатерина Николаевна та собирала взгляды встречных радостным блеском глаз, кому-то улыбалась, кивала головой, кому-то рукой, затянутой в белую перчатку, посылала приветственные знаки. И конь ее то вырывался вперед, то отставал от двух других, изящно приплясывая.
Это лето Пушкины жили на Каменном острове. На усадьбе стояли два дома и маленький флигель. В одном доме разместились Пушкины, в другом сестры Гончаровы. А в маленьком флигеле поселилась Екатерина Ивановна Загряжская, тетка Гончаровых по матери Наталье Ивановне. Она была сердечно привязана к своим племянницам и племянникам. А их было немало: Екатерина, Александра, Наталья, Дмитрий, Иван и Сергей. Говорят, что истинные друзья познаются в беде. Этой народной пословицей можно сказать о Екатерине Ивановне Загряжской. Когда великая трагедия разразилась в доме Пушкиных и по наказу умирающего Александра Сергеевича: «Ступай в деревню, носи по мне траур два года, а потом выходи замуж, но за человека порядочного», Наталья Николаевна с детьми уехала в Полотняный завод, с ней, кроме Александры Николаевны, которая прожила там все время и с сестрой же потом возвратилась в Петербург, уехала и Екатерина Ивановна Загряжская. Она пробыла возле своей племянницы самые ее тяжелые дни.
Из аллеи наездницы свернули на поляну, еще немного проехали уже в полном одиночестве. Поджидавший их дворник открыл ворота, они въехали во двор, спешились и направились к дому.
Граф Григорий Александрович Строганов не раз посылал Петра с поручениями к Гончаровым, своим двоюродным племянницам. И Петру и всем дворовым Строгановых и Пушкиных заметно было, что из трех племянниц он выделял Екатерину Николаевну, чем-то она была ему по душе больше двух других. Это ей в подарок из Ильинского прибыла в Петербург белая красавица кобылица, ей же предназначалась и девка Анфиса. Анфиса уже жила у барышни, а кобылицу Григорий Александрович придерживал у себя видно, для какого-то торжественного случая в жизни Екатерины Николаевны.
Сегодня Петр ожидал на усадьбе возвращения наездниц. Надо было передать письмо Екатерине Николаевне от графа. Но та, весело болтая с Александрой Николаевной, быстро прошла в стороне от Петра. Он растерянно шагнул за ними, однако они взбежали на крыльцо и скрылись за дверью. Конюх взял коней под уздцы и повел в глубину усадьбы.