Теперь пришло время выйти на сцену нашему доброму другу, полицейскому Филимоне
Контакосе. Вне всякого сомнения, Филимона был самым толстым и сонливым изо всех полицейских на Корфу; он служил в полиции уже четвертый десяток лет и не продвинулся по службе по той причине, что ни разу никого не арестовал. Филимона подробно объяснил нам, что физически не способен на такой поступок; от одной мысли о необходимости проявить суровость к правонарушителю его темные, с лиловым отливом глаза наполнялись слезами. При малейшем намеке на конфликт между подвыпившими крестьянами во время деревенских праздников он решительно ковылял подальше от места происшествия. Филимона предпочитал тихий образ жизни; раз в две недели он навещал нас, чтобы полюбоваться коллекцией ружей Лесли (ни одно из них не было зарегистрировано) и преподнести Ларри контрабандного табаку, маме и Марго цветы, мне засахаренный миндаль. В юности он ходил матросом на грузовом пароходе и научился кое-как изъясняться по-английски. Это обстоятельство вкупе с тем фактом, что все жители Корфу обожают розыгрыши, делало его весьма подходящим для нашей задумки. И Филимона блестяще оправдал наши надежды.
Гордо неся форменную одежду, он тяжело поднялся на холм живое воплощение закона и правопорядка, достойный представитель полицейских органов. На вершине он застал наших охотников, уныло дующих в манок. Мягко осведомился, чем они заняты. Луми Лапочка и Гарри Душка, как щенята, реагировали на ласковый голос осыпали Филимону комплиментами по поводу его владения английским языком и с радостью принялись объяснять, что и как. И с ужасом увидели, как добродушно моргающий толстяк внезапно превратился в холодное и суровое воплощение власти.
Вам известно фламинго нет стрелять? рявкнул Филимона. Запрещено стрелять фламинго!
Но, дорогуша, мы и не думаем стрелять, ответил, запинаясь, Луми Лапочка. Мы хотим только посмотреть на них.
Да-да, льстивым голосом подхватил Гарри Душка. Ей-богу, вы ошибаетесь. Мы совсем не хотим стрелять этих птичек, только посмотреть на них. Не стрелять, понятно?
Если вы не стрелять, зачем у вас ружье? спросил Филимона.
Ах, это, порозовел Луми Лапочка. Это ружье одного нашего друга э-э-э амиго ясно?
Да-да, твердил Гарри Душка. Ружье нашего друга. Леса Даррелла. Может быть, вы с ним знакомы? Его тут многие знают.
Филимона смотрел на них холодно и неумолимо.
Я не знать этот друг, заявил он наконец. Попрошу открыть ягдташ.
Нет, постойте, лейтенант, как же так! возразил Луми Лапочка. Это не наш ягдташ.
Нет-нет, поддержал его Гарри Душка. Это ягдташ нашего друга, Даррелла.
У вас ружье, у вас ягдташ, настаивал Филимона, показывая пальцем. Попрошу открыть.
Ну, я бы сказал, лейтенант, что вы малость превышаете свои полномочия, честное слово, сказал Луми Лапочка; Гарри Душка энергичными кивками выражал свое согласие с его словами. Но если вам от этого будет легче, ладно. Думаю, большой беды не будет, если вы заглянете в эту сумку.
Повозившись с ремнями, он открыл ягдташ и подал его Филимоне. Полицейский заглянул внутрь, торжествующе крякнул и извлек из сумки общипанную и обезглавленную курицу, на тушку которой налипли ярко-алые перья. Доблестные охотники на фламинго побелели.
Но послушайте э-э-э погодите, начал Луми Лапочка и смолк под инквизиторским взглядом Филимоны.
Я вам говорить, фламинго стрелять запрещено, сказал Филимона. Вы оба арестованы.
После чего он отвел испуганных и протестующих охотников в полицейский участок в деревне, где продержал их несколько часов, пока они, как одержимые, писали объяснения и до того запутались от всех переживаний и огорчений, что излагали взаимно противоречащие версии. А тут еще мы с Лесли подговорили наших деревенских друзей, и около участка собралась целая толпа. Звучали грозно негодующие крики, греческий хор громко возглашал: «Фламинго!», и в стену участка время от времени ударяли камни.
В конце концов Филимона разрешил своим пленникам послать записку Ларри, который примчался в деревню и, сообщив Филимоне, что лучше бы тот ловил настоящих злоумышленников, чем заниматься розыгрышами, вернул охотников на фламинго в лоно нашей семьи.
Довольно, сколько можно! бушевал Ларри. Я не желаю, чтобы мои гости подвергались насмешкам дурно воспитанных туземцев, подученных моими слабоумными братьями.
Должен признать, что Луми Лапочка и Гарри Душка держались замечательно.
Не сердись, Ларри, дорогуша, говорил Луми Лапочка. Это у них от жизнерадостности. Мы сами столько же виноваты, сколько Лес.
Точно, подтвердил Гарри Душка. Луми прав. Мы сами
виноваты, что такие легковерные дурачки.
Чтобы показать, что нисколько не обижаются, они отправились в город, купили там ящик шампанского, сходили в деревню за Филимоной и устроили в доме пир. Сидя на веранде по обе стороны полицейского, они смиренно пили за его здоровье; сам же Филимона неожиданно приятным тенором исполнял любовные песни, от которых на его большие глаза набегали слезы.
Знаешь, доверительно обратился Луми Лапочка к Ларри в разгар пирушки, он был бы очень даже симпатичным, если бы сбросил лишний вес. Только прошу тебя, дорогуша, не говори Гарри, что я тебе это сказал, ладно?