Лысая вздымается почти на две тысячи метров. Часами разглядывай отсюда горы не устанешь. Я смотрел и никак не мог насмотреться, зная, что потом эти тяжкие пологие хребты, так спокойно и просто утверждающие свою незыблемость, будут долго сниться и манить к себе
Николай Телегин занимался делом: устанавливал треногу, привинчивал к ней фотоаппарат, целился то в одну сторону, то в другую. С вершины хорошо были видны редкие поселки, реки, дороги и позор здешних мест рваные проплешины на склонах близких и далеких гор. Больно было смотреть на эти холмы, изуродованные лесоразработками, и сознавать, что на них уже начались эрозийные процессы, поползла земля.
Мы молча пошли вниз. Поужинали у костра, растянули палатку. В темноте Коля Телегин зашептал мне на ухо:
Ошибаются, которые понимают нашу работу как прогулки на лоно природы. Тут и наука, и физическая нагрузка по самую завязку, и инженерный поиск варианта. Зато нет пока в Сибири района, который лесоустроители знали бы лучше, чем этот. На изысканиях, представляешь, и природой любоваться некогда. Я это к тому, что неплохо бы сейчас выбежать из палатки и поглядеть, а?
Пошли.
Мы выползли наружу и зажмурились от света, бьющего в глаза. Луна. В городе ее как-то не замечаешь. А тут она была огромной, почти объемной и лучилась так, что глазам было больно от обилия чистого, серебряного света. С вершины горы открывался вполне марсианский вид. Вокруг застыли какие-то бесформенные, неясные тени, тускло светились далекие гольцы, а ниже непроглядная бархатная темь. Только далеко в стороне от кедроградских границ, километрах, должно быть, в тридцати, мерцала красная искорка ночевали не то охотники, не то геологи, а скорее всего туристы, из тех, что любят палить нежаркие, но яркие костры.
Утром мои спутники снова полезли на вершину, а я прошел к маральему солонцу, что был недалеко от нашего лагеря. Вчера мы видели там следы зверя. Животное становилось в грязь на колени, чтобы дотянуться до соли, насыпанной под камень. Кто-кто, а эти-то милые зверюги уже знали, какие замечательные ребята стали хозяевами здешней тайги!
Спускаясь в долину реки Нырны, мы видели маральи кормушки, построенные кедроградцами, длинные клети под навесом для сена и соляные желоба. Полно здесь и пищухи лучшего в животном царстве друга марала. Этот серенький, похожий на крысу грызун ставит на зиму аккуратные, хорошо просушенные стожки сена, которые обычно достаются маралу.
Умные звереныши, говорит Коля Ялбакпашев, проследив с усмешкой, как испуганная пищуха, вопя, промчалась по валежине. А знаете, почему у сеноставки глаза сбоку, как у рыбы? Работает она быстро, бегает сами видели. И вот, чтобы глаза сучками не повыкалывать, они у нее сбоку
А как тут насчет медведей? Встретив меня в поселке, красноярский лесной профессор, доктор наук Герман Петрович Мотовилов спросил:
Надолго у вас командировка?
А я здесь в отпуске.
Медвежишек, наверное, пострелять?
Да мне их жалко, сказал я. Я тут охочусь за интересными людьми.
Дело! одобрил Мотовилов.
Коля Ялбакпашев хороший трофей. По-русски говорит он легко и свободно, охотно пользуясь оттенками слов. Он по-своему, свежо и тонко, чувствует не только природу,
но и людей. Борис Спиридонов спрашивает этак равнодушно, нехотя:
Николай, а медведи здесь есть?
А вот они! проводник повел вокруг быстрыми агатовыми глазами.
Где? встревожился молодой ученый.
Да везде Вот копанки это он бурундука грабил, орешки доставал. А вот загрыз на елочке, видите?
Позднее, когда мы ехали по узкой тропе над обрывом, Ялбакпашев сказал
Медведь.
Где? встревожился молодой ученый.
А на тропе. Давно уже, но я не говорил. Совсем свежий след. А у нас мелкашки только. На тропе действительно ясно был виден след огромной когтистой лапы. Он, конечно, ничего не сделает, только из любопытства может подойти близко да рявкнуть.
Ну и что?
Кони туда, проводник кивнул в пропасть, в которой глубоко внизу бурлила и пенилась река. И мы с ними. Николай Павлович, зачехлите фотоаппарат!
А что такое? крикнул сзади Телегин, который только что снимал скаты на другом берегу реки.
Да медведь тут ходит. Непонятно было, шутит наш проводник или нет. Он же любопытный, вдруг захочет посмотреть, что это за штука у тебя блестящая. Отнимет..
И я ему попался на мушку. С протоки, которую мы утром переезжали, тяжело взлетели две кряквы. Проводник даже не успел винтовку сорвать с плеча. Видно, почувствовав мое состояние, он хитро сощурил свои и без того узкие глаза, спросил:
Стрéлить охота?
Я подтвердил его догадку. Он начал свистеть, подманивая кедровку. Вот она застрекотала, ближе, ближе. Стреляю я ничего и попробовал взять ее, когда она запестрела невдалеке на голом березовом столбе. После выстрела кедровка лишь испуганно вспорхнула, но Николай не дал ей далеко улететь подманил еще ближе. Снова мимо. Забирая винтовку, проводник сказал:
Однако полезная птица.
Может быть, в утешение за неудачные выстрелы я сам только что подумал об этом. Откровенно говоря, мне никого убивать не хотелось в этой живой тайге и даже стыдно стало за свой порыв. И еще раз проводник угадал.