На поляну я пришел рано. Солнце только-только показалось за ветвями берез. Над клевером и ромашками еще плыли, покачиваясь, тонкие пленочки утреннего тумана. Еще не проснулись и не выбрались из муравейника муравьи. Я не пошел сразу к пеньку, а остановился около черемухи, присел на камень и стал ждать.
Ждал я недолго. В лесу раздался чуть слышный, глухой звук-щелчок «чик-чик...». Потом еще раз и ближе что-то «чикнуло» и смолкло. Последний раз «чик-чик» раздалось совсем близко, и на поляне появился Черепок.
Не оглядываясь и не прислушиваясь, Черепок смело направился к пеньку. Чем меньше оставалось ему до пенька, тем шаги его становились нетерпеливее и тем чаще потягивал он носом воздух, стараясь заранее угадать, какое лакомство ждет его сегодня.
Но пенек был пуст. Медведь остановился и так растерянно посмотрел вокруг, будто его очень сильно обидели.
Мне стало по-настоящему жаль Черепка, я хотел было шагнуть вперед и протянуть ему угощение, но медведь заметил меня. Нет, он не испугался, не рассердился. Он просто уставился на меня своими маленькими темными глазами, недовольно повел носом, потом повернулся и медленно пошел прочь.
Я боялся, что Черепок уйдет совсем, обидится и никогда больше не вернется к пеньку. Но медведь не ушел он остановился на краю поляны и громко заворчал. Я тут же подошел к пеньку, положил на него и рыбу, и сухари, и сахар и быстро отошел к кусту черемухи.
И Черепок вернулся. Он удивленно посмотрел на меня, обошел пенек и принялся за завтрак.
Завтракал медведь аккуратно. Правой лапой чуть поворошил мои дары, а потом по частям стал отправлять их в рот. Если рыба или сухарь падали с лапы, медведь тут же наклонялся, старательно разгребал траву и уже языком подхватывал из травы упавший кусочек.
И рыба, и сахар, и сухари быстро исчезли с пенька. Черепок осмотрел все вокруг, еще раз старательно поворошил траву, видимо, что-то там нашел, облизнулся, приподнялся на задних лапах и уставился на меня.
Он вытянул в мою сторону нос, склонил набок голову, опустил к животу передние лапы и всем своим видом будто говорил мне: «Ну, посмотри на меня, пожалуйста. Ну, неужели тебе жалко для своего друга еще немного сухарей или, на худой случай, две-три рыбешки?»
Рыбы у меня больше не было, в рюкзаке оставалось лишь немного сухарей, которые я припас себе на дорогу. Но что не сделаешь ради настоящей дружбы, и я протянул Черепку все свои сухари.
Лакомство из рук медведь, конечно, не принял. Он отошел в сторону, терпеливо
высвободить руки из лямок рюкзака Наконец, это мне удалось. Рюкзак плюхнулся на землю. И я почувствовал себя спасенным. И тут, как обычно после неожиданных переживаний, ко мне вернулась шальная смелость. Я категорически отказался дальше отступать. Я присел около рюкзака на корточки и вслух заговорил с медведицей. Содержание этого разговора я запомнил и могу передать его достаточно точно:
Ну, что ты, глупая! Ну, что... Ну, успокойся... Ну, здравствуй ...
И медведица успокоилась, перестала рычать и водить носом. Тут я осмелел совсем, встал во весь рост и вытянул из пачки папиросу. Чиркнул спичкой. Что уж заинтересовало во мне медвежонка, что его удивило: то ли папироса, то ли спичечный коробок. Медвежонок по глупости сунулся вперед и неосмотрительно подвернулся родительнице под лапу. Не успел я опомниться, как медведица сильным ударом отшвырнула его назад. Медвежонок заскулил, наткнулся на своих собратьев, опрокинулся на спину, собратья тоненько фыркнули, и матери ничего не оставалось, как приняться за наведение порядка. Она повернула голову к своему детскому саду, приподняла лапу и пискуны мигом исчезли в кустах.
Но сама медведица уходить с дороги пока не собиралась. Она поворчала на кусты, медвежата по одному высыпали обратно на дорогу, весело закрутились вокруг матери и совсем забыли меня. Так и стояли мы на лесной дороге друг против друга: я и медвежья семья; только теперь медведица, видимо высказав и объяснив мне все, что полагалось высказать человеку, нарушившему ее покой, повернулась ко мне задом.
Медведица ушла не сразу я еще долго видел ее и ее медвежат впереди себя на дороге. Когда беспокойное семейство скрылось, я еще немного подождал, снова вытянул папиросу из пачки, не торопясь закурил и только тогда взвалил на себя рюкзак и медленно побрел к своему дому.
Следы медведицы и медвежат долго тянулись впереди меня и только у ручья свернули в лес. С легким сердцем я посмотрел туда, куда ушли звери, и веселей зашагал по дороге.
Чем была для этой медведицы лесная дорога, которую проложили люди? Автострадой кратчайшим путем от ручья к ручью? Или охотничьей дорогой по кормовым угодьям? Ведь вдоль дороги обычно чаще встречаются муравейники, вдоль дороги больше грибов. Часто видел я на лесных дорогах, которыми пользовались медведи, и развороченные муравейники и покопы. Часто видел на дорогах и просто следы, прямые, целеустремленные казалось, зверь в этом случае не интересовался ничем, а просто шел по дороге к какой-то своей цели. И эти следы встречались мне не весной после берлоги, когда звери ходят широко, не во время гона, не в осеннее время, когда медведи забывают до весны свои персональные владения и отправляются на зимние берлоги, а в летнее время, когда неприкосновенность границ каждого индивидуального хозяйства строго соблюдается. Уж как живут-бродят эти медведи, почему другой раз оставляют свои кормовые участки и переходят на новые, хотя и на старых еще хватает корма, я так и не узнал. Не мог я и установить, почему это вдруг медведица, с которой я чуть не столкнулся у Вологодского ручья и которая очень любила копаться в земле и ворошить муравьиные кучи у края дороги, вдруг забывала о муравьях, и о ягодах, что сплошным ковром стелились вдоль обочины, и выходила на дорогу, казалось, просто так прогуляться, поиграть с медвежатами. А может быть, она, устав бродить по черному темному лесу, выбиралась на дорогу, как выбираемся другой раз мы из темного помещения на улицу, чтобы порадоваться дневному свету.