Есть, несколько растерянно сказал вахтенный офицер, не поняв, чем вызвано это скрупулезное перечисление, кому быть на сборе и во что одеться. Как только старпом скрылся в надстройке, вахтенный офицер бросился к себе в рубку, полистал вахтенный журнал за последние сутки: никаких ЧП в журнале не значилось, увольнявшиеся на берег матросы и старшины вернулись вовремя и без замечаний, все офицеры и мичмана уже прибыли на борт. «Дела, подумал вахтенный офицер. Не иначе опять проверка надвигается. Из бригады, прости господи, были... Может, теперь флот пришлет своих? А вдруг из Москвы, от самого Главкома? Де-ла-а...»
Сыграли большой сбор, привычно прогрохотали трапы и палубы, моряки занимали свои места вдоль бортов. Следом за моряками появились мичмана и, подравнивая неровные линии, стараясь придать строю надлежащий порядок, начали выхаживать, как гусаки. Потом показались офицеры, и мичмана убрались в строй, а офицеры продолжили то, что не успели доделать мичмана.
Суханов несколько раз прошелся вдоль своего строя и, найдя, что придраться будто бы не к чему, занял свое место рядом с Ветошкиным, немного потеснив его влево. В ожидании команды он решил прикинуть, как ему лучше сегодня распределить свой день. До обеда никаких вопросов не
было сразу после подъема флага проворачивание механизмов, потом политзанятия, а вот после обеда хорошо было бы урвать часок-другой и добежать до музыкальной школы. Теперь он чувствовал, что вчера поступил, мягко говоря, не по-мужски, и ему хотелось поскорее сгладить это неприятное впечатление, которое, конечно же, могло сложиться у Вожаковых. Ветошкин стоял рядом и тоже прикидывал, как бы ему сорваться сегодня на бережок вчера он отсиживался на корабле. Правда, вчера ради праздника после обеда пустили на борт жен с ребятишками, так что в своем роде он провел день в семейном кругу, но на берегу он тем не менее не был. «Вот так-то, товарищ лейтенант, подумал он. Конечно, воля ваша поступить, как вы желаете, однако и совесть надо бы иметь».
Если бы хватило времени вот так пройтись по всему строю, то очень скоро стало бы ясно, что каждый из стоящих вдоль борта в ожидании торжественной минуты подъема флага думал свою отличительную думу, и дум этих было столько, сколько стояло в строю людей.
Наконец из надстройки появился Ковалев, и Бруснецов, оглядывая строгим взглядом сперва строй левого борта, а потом и правого, по которому шел командир, зычно, во всю силу легких, скомандовал:
Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! Он сделал несколько шагов, чтобы встретиться с Ковалевым возле кормового шпиля тут их могли видеть оба строя, чуть приглушив голос, доложил: Товарищ командир, экипаж «Гангута» по большому сбору построен. Старший помощник командира (это все, включая и командира, знали давным-давно, но этого требовал ритуал) капитан третьего ранга Бруснецов.
Ковалев поздоровался сперва со стоящими по правому борту, потом перешел на левый и там поздоровался, сказал: «Вольно!», только после этого подал Бруснецову руку, тихо спросив:
План на сегодняшний день готов?
Так точно.
Хорошо... Вахтенный офицер, приступайте к своим обязанностям.
Ковалев занял место рядом со старпомом и замполитом среди старших офицеров, и вахтенный офицер выдвинулся несколько вперед, дождавшись, когда «исполнительный» подняли к рее до отказа, резко крикнул:
На флаг и гюйс смирно! И начал следить за «исполнительным», и только он трепыхнулся, чтобы упасть, радостным голосом закончил торжественную часть: Флаг и гюйс поднять! Вольно...
Ковалев вышел на средину к кормовому шпилю, чтобы его и видели, и слышали все, прочистил горло, покашляв в кулак, глянул влево, вправо, подумав, что сейчас он волей, данной ему положением, внесет в судьбу каждого стоящего такие коррективы, о которых они, голубчики, до этой минуты и не помышляли, сказал внушительно, сдерживая волнение:
Через шесть суток нам приказано выйти в продолжительное плавание за пределы Черного моря. Времени на подготовку к походу отпущено крайне мало, поэтому с этой минуты объявляю на корабле аврал. Личному составу увольнения на берег отменяются. Сход с борта офицеров и мичманов крайне нежелателен. Вопросы есть?
Вопрос у всех был один: «Куда идем?», но каждый знал, что на этот вопрос командир ответит, только уже выйдя в море, впрочем, на этот раз он и сам толком не знал, какие пути-дороги уготовил «Гангуту» командующий, и оба строя промолчали.
Старпом, совсем тихо оказал Ковалев, командуйте парадом.
Есть, сказал Бруснецов. Немного отступив назад, скомандовал: Смирно! Проследил глазами за Ковалевым и, когда тот прошел весь строй, добавил: Вольно! После проворачивания механизмов политзанятия. После занятий аврал. Работают все без исключения. И повернулся к замполиту: У вас что-нибудь есть?
Да, сказал Сокольников, занимая место старпома. Руководителей групп прошу собраться в кают-компании.
Разойдись, словно бы нехотя сказал Бруснецов.
«А что же теперь делать? тоскливо подумал Суханов, почти воочию увидев, как рухнуло все его мироздание, которое он так старательно лепил все утро, словно ласточка гнездо. Делать-то что теперь? У меня даже нет ее почтового адреса!» Единственный человек на корабле, который мог бы ему помочь, был Сокольников... Да, конечно, но ведь это и был Сокольников. «Понятно, подумал и Ветошкин. Хорошо, что я вчера своих притащил, а то...» Он не стал тратить время на поиски того хлесткого слова, которое могло бы пристойно завершить его мысль, потому что, чем бы он ее ни закончил, все выходило кругло. «Теперь понятно, плотоядно подумал Козлюк. В этом деле главное не прогадать. Раз сам командующий велел тыловики жаться не будут. Побоятся». И он составил такую рапортичку, что даже у видавшего виды Бруснецова невольно дернулась левая щека. Он только поглубже вздохнул, приставил к виску указательный палец и старательно крутанул