За столом разговор больше не касался ни Суханова, ни Наташи Павловны. Говорили больше о делах флотских, которыми все еще жили в этом доме с тех самых пор, когда первый Вожаков заложил тут первый камень. Выход флотов в Мировой океан и изменения условий самой флотской службы не очень легли на сердце Ивану Сергеевичу: «Чего мы там забыли?» но он, как истинный хранитель флотских традиций, не мог не одобрить этого важного шага, который по существу превратил флоты из прибрежных
в единый океанский.
Вряд ли в этом следует видеть только одну новизну, говорил Сокольников. Российский флот с тех самых пор, как Петр Великий построил свой ботик, неизменно стремился в океан. А если вспомнить новгородских и псковских гостей, то мы еще в допетровскую эпоху вкусили океанской водицы. Это Цусима заперла нас во внутренние моря. Флот Мирового океана это не только военная доктрина, это прежде всего динамизм.
Зато, Вас-Вас, как раньше-то было спокойно. Уйдете, бывало, на сутки, от силы на неделю и дома, а теперь ждешь-ждешь... Да и ждать стало некого.
«Гангут» на боевую службу нынче не собирается? строго спросил Иван Сергеевич.
Нынче обойдутся без нас, сказал Сокольников. Задачу одну завалили. Он чуть было не сказал: «По вине Суханова». Да ведь он и вернулся оттуда только в апреле.
А если пошлют на следующий год, да вдруг еще к лету подгадают, то ведь можно и без академии остаться.
Все в руках всевышнего, подтвердил Сокольников, ткнув через плечо пальцем в ту сторону, где, по его мнению, находился штаб.
Жениться тебе, Вас-Вас, надо, пригорюнясь по-бабьи, опять сказала Мария Семеновна. Семьей обрастать, а академия потом, как найдется.
Как прикажете... отшутился Сокольников.
Да уж так и приказываю.
Потом пили чай, по-праздничному долго, как-никак, а Сокольников был при параде. После чая Наташа Павловна перешла к фортепиано, долго сидела, опустив руки, как бы собираясь с мыслями, и заиграла «Времена года», которые играла в тот самый вечер, когда у них объявился с розами Суханов. Она словно бы забыла обо всех и музицировала только для себя, погрузясь в свой мир. Это были не раздумья и не чувствования, а как бы единое состояние грусти и покоя, а потом она заиграла немного и для него, этого нелепого, сумасшедшего лейтенанта. Невольно подняв глаза на Ивана Сергеевича, увидела его хмурый, словно бы загнанный взгляд и обвисшие по-стариковски усы, переждала минуту-другую и тихо прошлась по клавишам:
Заночевал бы у нас, пригласила Мария Семеновна. Я и диван твой застелю. И бельишко твое все еще лежит нетронутое.
Хочу прибрать свою берлогу. Я уже не помню, когда там был в последний раз. Пыли, наверное, наросло пальца на два.
Вот и оставайся у нас, сказала и Наташа Павловна, закрывая крышку. А берлогу твою мы как-нибудь с Марией Семеновной приедем и уберем.
Сокольников взглянул на Наташу Павловну, пытаясь угадать, не было ли тайного смысла в ее словах, но Наташа Павловна не ответила на его взгляд, все еще сидела за закрытым фортепиано.
Мир вам, хорошие мои, сказал Сокольников. Пойду, помолясь, как говаривала моя бабаня, отмерившая много десятков на этой грешной земле.
Иван Сергеевич вывел его за калитку, они и там немного постояли в теплом по-летнему воздухе уже заметно пробивались прохладные осенние струи, обнялись на прощание, похлопав друг друга по спине.
Не забывай...
И Сокольников скорыми шагами пошел в гору, белея в темноте парадной тужуркой. Иван Сергеевич проводил Сокольникова долгим взглядом, и огонек его папиросы вспыхивал возле лица багрово, словно зарница.
Сокольников шел и думал о превратностях человеческой жизни, о том, что все далекое может стать близким, а все близкое уйти в такую даль, в которой его потом и разглядеть-то будет трудно, и никто еще не разгадал тех путей, перекрещивающих человеческие судьбы и разводящих их в разные стороны.
Он шел пешочком, и когда добрался до дома, был первый час ночи, устало начал подниматься к себе на третий этаж, уже ступил на промежуточную площадку между этажами, как вдруг увидел на подоконнике белую форменку, кажется, это был моряк. Он припал головой к косяку и тихонько дремал.
Вы что здесь делаете? строго спросил Сокольников.
Моряк вскочил, прижав к бедру портфель, который болтался у него на ремне через плечо, и громко, пугая лестничную тишину, гаркнул:
Вас жду, товарищ капитан третьего ранга. Велено немедленно прибыть на корабль. Катер ждет на Минной стенке.
И давно здесь сидите?
С двадцати двух часов, товарищ капитан третьего ранга.
«Хорошо, что я у Вожаковых не остался. Будь Наташа немного понастойчивее... Раскисаете вы, Сокольников, раскисаете. Хотя...» подумал он и спросил больше по привычке, хотя и понимал, что
таких вопросов оповестителям не задают бесполезно:
А что случилось?
Не могу знать, товарищ капитан третьего ранга!
«Ну, правильно, холодея от предчувствия большой неприятности, подумал Сокольников. Стоило первый раз за две недели сойти на берег и пожалуйте бриться!»