Суханову стало обидно, что он ничего не слышал о Вожакове Игоре Ивановиче, том самом капитане второго ранга, фотография которого стояла в черной, как он теперь понял, рамочке на комоде, а сам-то он, как тоже только что выяснилось, «по сю пору на дне моря лежит».
Я с Балтики. Тут недавно. (Про Балтику Суханов сказал для красного словца училище их стояло на берегу Финского залива, вроде бы и на Балтике тоже.) Я впервые о вашем сыне узнал... И вообще, на меня сегодня столько навалилось.
«Должен был знать, куда шел, сварливо подумал Иван Сергеевич. Под этой крышей, служивый, не мед с патокой, а горе», но у Суханова было такое обиженно-расстроенное лицо, что Иван Сергеевич все-таки конечно же «милая душа» невольно подобрел.
Хоть сегодня, хоть завтра, а свалиться должно было. Иван Сергеевич опять покачал головой. Тут дело серьезное. Но встревать в ваши отношения никто не собирается. А если потребуется помощь вот моя рука. Иван Сергеевич пожал руку Суханову. А теперь ступай.
Суханов приободрился.
Да-да, пора на вахту.
Только не ври, колючим голосом промолвил Иван Сергеевич. Не надо. Суточный развод уже состоялся, а до новой вахты время еще есть. Прав ты, навалилось на тебя сегодня всего много вот ты и согнулся. А ты выпрямись. Он похлопал своей широкой ладонью Суханова по спине. Не на одной Наташе свет клином сошелся. Смотри людям в глаза прямо. Они поймут и не осудят. А теперь ступай. Подвернется случай заглядывай. Всегда будем рады. Чайку попьем, поговорим по-мужски.
Суханов молча поднялся, молча подал Ивану Сергеевичу руку, молча ступил на тропинку, мозолистую, как большинство здешних тропинок, в раскопе молча постоял возле памятника эллину: «В битве за родину был он завистливым сгублен ареем, сирым родителям слез горький оставивший дар». Суханов нагнулся, с силой рванул из земли кустик полыни, растер веточку в пальцах запах был горький и пряный.
Он оглянулся. Дом уже скрылся за косогором, зеленела только крыша, по которой скользил неяркий солнечный луч. Суханов так надеялся на сегодняшний день, радуясь утром его приходу, и этот день уже угасал, унося с собою надежды, оставляя после себя одни сомнения. Суханов опять
понюхал пальцы запах полыни был стойким, достал из кармана платок, послюнявил его и начал вытирать руки.
Смеясь и отбиваясь от Катеришки, которая опять тянула его в сад, Сокольников поднялся на крыльцо.
А флота куда подевались? Покурить ушли?
Одному флоту на вахту, промолвила Наташа Павловна, другой провожать пошел.
А... сказал Сокольников. Старпом у нас мужик суровый. К молодым лейтенантам не благоволит. Гоняет их как cидоровых коз.
Так ты его знаешь, Вас-Вас? оживляясь, спросила Мария Семеновна. Тихонький такой, скромный. Прошлый раз цветочки мне подарил.
Мария Семеновна хотя и говорила про Суханова, что он «тихонький такой, скромный», но не утверждала этого, а только словно бы искала подтверждения своих слов, и Сокольников неожиданно оказался в весьма пиковом положении: хвалить Суханова было будто бы не за что, но и хаять не пристало по всем статьям, за какую ни возьмись. Сокольников догадывался, что старики и Иван Сергеевич, и в особенности Мария Семеновна относились к нему почти по-родственному с тех самых пор, когда они с Игорем, еще будучи курсантами, приезжали в отпуск в этот дом возле Аниного камня. И если бы теперь случилось Сокольникову стать мужем Наташи Павловны господи, ну чем черт не шутит! лучшего для себя они, наверное, и не желали бы. Кажется, и Наташа Павловна пусть и без особой охоты, но пошла бы на это. В этом, конечно, был свой расчет, но ведь не всякий расчет зло и не всякие чувства благо, и все бы сложилось именно так, если бы Сокольников еще в курсантскую пору не влюбился в некую особу, в которую и влю-бляться-то не следовало она у него на глазах вышла замуж и, по слухам, жила счастливо. Есть мужчины, которые женщину плотски ощущают только через любовь, и любят они одну, хотя и влюбляются часто, и пока любят они, все прочие женщины для них словно бы не существуют. А Сокольников все еще любил, и Наташа Павловна еще не существовала для него, хотя порой ему уже и казалось, что не сегодня завтра шоры спадут. Встав поутру, он подойдет к иллюминатору и завопит на весь рейд: «Свобо-оден!»
Мария Семеновна! с укоризной заметила Наташа Павловна. Зачем все это? Пришел лейтенант, ушел лейтенант разве от этого что-то изменилось?
Голубушка ты наша! Да ведь не чужая же ты нам!..
Он недавно из училища, сказал Сокольников. Вещь, как говорится, еще в себе. Так ведь и мы, наверное, Мария Семеновна, такими были.
Вы-то будто иначе смотрелись, пригорюнясь, промолвила Мария Семеновна. Ох, Вас-Вас, жениться тебе надо.
Сокольников скупо улыбнулся, глянул лукаво на Наташу Павловну, но та отвернулась к окну, теребя занавеску, и спина у нее показалась ему гневно-прямой.
Раз приказываете, то что ж... Только позвольте прежде закончить академию. Митрофанушка, тот, правда, говорил: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Ну а мы, как говорится, живем напротив.
И останешься в вечных холостяках.
Иван Сергеевич начала разговора не застал, но и то, что застал, ему не понравилось, сердито зыркнул из-под косматых бровей на Марию Семеновну, схватил кизиловую палку и, стуча ею, опять спустился во двор, крикнув оттуда: