в дверях, и ктото запер меня, слышался через дверь глухой голос Павловского.
Это ктото подшутил над вами, успокаивал Нифонтов, сейчас вас освободят. Я уже распорядился, потерпите немного. Вот уже идет Никифоров.
За дверью стало тихо. Машинист Никифоров с деловитой неторопливостью вставил отмычку.
Не получается, сказал он через минуту, пойду ещё немного подпилю, и ушел в машину.
В коридоре, где собралось уже много народа, наступила тягостная тишина. Через несколько минут дверь была открыта. На пороге каюты появился взволнованный и возмущенный Павловский. Увидев среди собравшихся боцмана и Панкратьева, он несколько успокоился и молча пошел по коридору к трапу на палубу.
Где же всетаки ключ? Посмотрите хорошенько в каюте и на палубе, приказал старший офицер.
Ключа нигде не нашли. Нифонтов пожал плечами и ушел в каюткомпанию. Все чувствовали себя неловко и поспешили разойтись.
Крепко ктото напугал комиссара, сказал рулевой боцманмат Кудряшев.
Не верит он нам, оттого и боится, отвечал рулевой Макеев.
Недобрая это шутка, заметил боцман и пошел искать комиссара, которого уже освободили из «заточения».
Павловский стоял на палубе, облокотившись на планширь, ещё красный от пережитого волнения. Боцман подошел к нему сзади:
Неужели ты думал, товарищ Павловский, что команда может тебя продать?
Павловский молчал.
А напрасно. Разные, конечно, тут есть люди, но команде надо доверять. Знать надо свою команду и быть с нею поближе. Тогда и тебе легче будет.
Слова боцмана взволновали Павловского до слез.
Спасибо, Павел Алексеевич. Но ведь очень нехорошо сегодня получилось. Для меня это наука. Значит, и в мелочах нужно следить за собой. В следующий раз ключ от каюты в дверях оставлять не буду.
Это конешно, согласился боцман. Но журись, комиссар. Команда тоже понимает, чья эта работа. Эх, найти бы этого шутника! Ума не приложу, кто это отгрохал? А ведь хитрый, мерзавец! Ходит среди нас сейчас и посмеивается.
Обедать в каюткомпанию Павловский не пошел и сел за стол в левом кубрике с боцманом и рулевыми. В каюткомпании о происшествие не вспоминали, отсутствия комиссара старались не замечать, разговор не клеился. Всем было неловко. Старший офицер был молчалив и серьезен. Встав, он попросил к себе Стадницкого.
Я не намерен докладывать командиру об этом случае, но вам, доктор, помоему, следует извиниться перед Брониславом Казимировичем.
Мне, Николай Петрович? Вы думаете, что я его запер?
Офицерская этика требует этого, даже если не вы автор далеко зашедшей шутки. Бронислав Казимирович член нашей каюткомпании и незаслуженно вами обижен.
Помоему, Николай Петрович, все мы незаслуженно обижены самим фактом его назначения.
Это, доктор, революция. На неё бесполезно обижаться. А Бронислав Казимирович не только комиссар, но и гардемарин.
Стадницкий встал.
Вы меня простите, Николай Петрович, но извиняться перед ним я не вижу причин. Разрешите быть свободным?
Нифонтов молча кивнул.
42
Революция и разгром недолговечной белой империи Колчака выплеснули за рубеж многих. В Шанхае обосновались с семьями и родственниками чиновники и офицеры, купцы и лавочники. Все они искали на китайской земле не только средств к существованию, но и старого, привычного, «господского» уклада жизни.
Усилиями Гроссе русская колония Шанхая оставалась довольно жизнеспособной. С немецкой пунктуальностью он назначал нуждавшимся небольшие субсидии, бережливо расходуя на это консульские суммы, не допускал их расхищения и сам не подавал в этом примера. Себя и свой штат заставил соблюдать строгую экономию и довольствоваться положенным китайским правительством жалованьем.
Эмигранты уважали Гроссе за справедливость, устойчивые монархические взгляды, постоянную готовность помочь оставшемуся без гроша беглецу. Но идейно возглавить белоэмигрантскую колонию, вселить в растерянные и разрозненные группки «бывших» какойто дух надежды, сплоченности, уверенности в конечном торжестве разбитого и обезглавленного белого движения Гроссе не мог. Для этого он был слишком стар, слишком немец, а главное, слишком честен. Он жил воспоминаниями и религией, поставив себе единственную цель: аккуратно переселиться из здания консульства под могильную плиту.
Сохранить и укрепить в умах эмигрантов антибольшевистское мировоззрение, заставить верить в скорое возрождение в России царских порядков эту задачу взял на себя «Союз служивших в русской армии и флоте». Была организована газета, во главе
редакции поставлен образованный морской офицер и убежденный монархист Крашенинников. Промышленники и дельцы материально обеспечили первые шаги газеты. Так стало выходить «Шанхайское новое время».
В газете писали с беззастенчивой фантазией о том, чего желали и ждали. Искажали события, рассматривая их через призму озлобленности. Читали, задыхаясь от яростного торжества, сообщения из России «нашего специального корреспондента», в муках рождавшего их за обшарпанным столиком на Чекиангроуд. Так было легче жить, или, вернее, существовать на чужбине, легче переносить неунимавшуюся ревматическую боль по утраченной родине.