Мотри, Тимофей, кила вылезет! серьезно предупредил тронутый пастух Кирюха, что вызвало новый приступ безудержного веселья. Васька Ермаков, напустив на себя безразличный вид, стоял в стороне и лузгал семечки, шумно сдувая шелуху, когда она набиралась на губах, но кривая, напряженная улыбка не сходила с лица.
Вдруг Тимоха, резко нагнув двухпудовик, крутанул его на себя так, что ручка точно легла в выдолбленную лунку, как в гнездо, и Тимохе оставалось только небольшим усилием удержать гирю в нужном положении.
У Васьки с лица разом съехала ухмылка, и он, оставив семечки и забыв сдуть с губ шелуху, бросился к гире. Васька, надрываясь, кричал, что так каждый дурак сможет, но сколько ни ползал на корячках вокруг гири, так с ней и не справился. Как ни откручивался Васька, его заставили выставить полведра водки, которые он оговаривал за Тимохину гармонь.
На этот раз Ермаков нагрянул к ним со всей местной властью и привел с собой двух немцев.
Пока Сенька Шулепа и Ванька Сычев шарили по закуткам и сараям, Васька с немцем и Цыганом вошли в хату. Василина шуганула внучек Вальку и Катьку за печку, и они, боясь шелохнуться, молча смотрели оттуда вниз. Тоньке мать тоже приказала не высовываться, и та тихо сидела на кровати за занавеской, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в избе, и переживала за мать.
Мужик дома? с порога спросил Васька.
Негу, сказала Василина. В город уехал.
Васька, привстав на цыпочки, заглянул на лежанку печки, нечего не сказал и, пройдя к занавеске, рывком раздвинул ее.
А, это ты краля? А ну, иди сюда, приказал Васька.
Сказывай, где батька?
В город уехал, без робости ответила
Тонька.
Брешешь, подлюга! В лес пошел, к партизанам.
Partisanen? Wo ist partisanen? насторожился немец, берясь за автомат.
А вот партизанка, злобно сказал Ермаков и подтолкнул Антонину к немцу.
Heraus! без разговоров скомандовал немец.
Schnell! повел стволом автомата в сторону двери.
Теперь автомат был плотно зажат в его руках, готовый выстрелить в любую минуту, и поэтому страшный до леденящего душу столбняка.
Да какая она партизанка, господи? заголосила Василина, хватая дочку за руку, пытаясь затолкнуть ее назад за занавески.
Вася! Что ж это делается? Побойся бога, повернулась она в отчаянии к Ермакову, но немец больно ткнул ее стволом автомата под ребра, и она, охнув, отпустила Тоньку, но тут же повалилась немцу в ноги.
Господин офицер, стала просить Василина солдата, хватая его за ноги. Тонька никс «партизанка», она девочка, «киндер» еще. Пожалейте, господин офицер.
Немец попытался высвободить ноги, но не смог и коротким тычком, на сколько позволял размах, ткнул Василину сапогом в лицо. Василина вскрикнула и схватилась за лицо. Пальцы окрасились кровью. Валька, а следом за ней Катька, скатились с печки и с ревом бросились к матери. В суматохе Митькацыган успел втолкнуть Тоньку в закуток и задернул занавески.
«Сиди тихо и не рыпайся!» приказал он и стал что-то доказывать Ваське. Тот нехотя пошел к немцу, который сверлил белесыми глазами Василину, хищно раздувая ноздри при виде кровоточащего лица. Василина стояла, вжавшись в печку, и прижимала детишек к животу, до боли стискивая их головы тяжелыми руками, и ужас был в ее глазах. Кровь тоненькой струйкой скатывалась из носа на подбородок, сочилась из разбитой губы. Дети тоже были перемазаны кровью и, насмерть перепуганные, тоже молчали.
Неси самогон. Живо! скомандовал ей Митька и тихо добавил: Да не жмись. Вишь, как обернулось все?
При слове «самогон» немец закрутил головой, как ретивый конь, и глаза его покошачьи блеснули.
Будем самогон «тринкен», подтвердил Васька.
Гут, удовлетворенно сказал немец, расслабляясь и опуская автомат.
Жесткое хищное выражение исчезло с его лица и приобрело мирный человеческий вид.
Василина ожила и, птицей вылетев в сени, вернулась с двухлитровой бутылью, заткнутой деревянной пробкой, обернутой чистой тряпицей.
Они ушли, прихватив с собой молоденького поросенка, оставив Василину приходить в себя. И та отходила медленно и все никак не могла унять дрожи в коленках.
Антонина ставила матери холодные примочки на разбитое лицо и тихонько всхлипывала. Валька с Катькой, как ни в чем не бывало, затевали свору изза стрелянной гильзы.
Ночью Тимофей ушел в лес вместе с коровой. Митька успел шепнуть Василине, чтобы Тимоха дома не показывался.
Партизаны действовали активно. Они контролировали дороги, отбивали и возвращали населению скот, захватывали обозы с продовольствием, появлялись внезапно там, где их не ждали, и наводили ужас на немцев, которые стали, в конце концов, панически бояться самого слова «партизан», и даже произносили его с опаской.
Служба разведки была поставлена так, что ни один из обозов, вышедших из Галеевки, не доходил до Сечи, где располагался Гебитскоммиссариат
Ваську Ермакова убили средь бела дня. Сначала его предупредили, и на какое-то время он притих, но когда первый испуг прошел, принялся лютовать с прежней силой, хотя стал осторожнее один по улице не ходил, а на ночь у дома ставил охрану. К тому же, добился размещения в Галеевке отделения солдат.