В десять часов ровно мы услышали автомобильный сигнал, и вышли с отцом к машине. Во дворе стояла черная «Эмка». Шофер открыл дверцу, и я запрыгнул на заднее сидение. Отец узнал шофера, поздоровался с ним, как со старым знакомым, и сел рядом с ним на переднее сидение.
Вы назад нас привезете?
Не беспокойтесь, приказано доставить, ответил шофер.
Мы подъехали к небольшому двухэтажному каменному особняку где-то в районе Купеческого гнезда. Возле дома ходил милиционер, а чуть поодаль остановился и, не выказывая особого беспокойства, смотрел на нас человек в штатском. Шофер приветственно махнул ему рукой, поздоровался за руку с милиционером, что-то сказал ему, тот отдал нам честь, и мы пошли к парадному входу, с высокими, как у прокурорского дома, каменными ступеньками.
На звонок вышла миловидная пожилая женщина. Она оставила нас в прихожей и ушла в комнаты. Я принялся рассматривать прихожую, которая была не меньше всей нашей квартиры. На красивой резной тумбочке необычного красноватого цвета, на кружевной салфетке стоял телефон, а возле низкие мягкие табуреточки круглой формы. Дальше большое, во весь рост, трюмо на подставке такого же цвета, как тумбочка под телефон. На противоположной стене висела картина в широкой золоченой рамке с видом на природу и водяной мельницей. С мельничного колеса падала вода, настолько живая, что в какой-то момент я услышал шум от ее падения и скрип мельничного колеса.
Поглощенный созерцанием картины, я не заметил, как в прихожую вплыла роскошная дама, еще довольно молодая, и,
пожалуй, красивая, если бы не двойной подбородок, так некстати прилепившийся к лицу. Красивый шелковый халат, расшитый павлинами, не скрывал полноты, а пояс, завязанный узлом спереди, только подчеркивал эту полноту.
Кира Валериановна, мне ждать или можно отлучиться? спросил шофер.
Жди, Гриша! чуть поколебавшись, решила хозяйка, и шофер пошел к машине.
Проходите в зал, пригласила нас Кира Валериановна. Варя, крикнула она куда-то в комнаты. Дай гостям тапочки.
Мы пошли в зал. Вот это был зал. Высокие лепные потолки. Стеклянный шкаф с хрустальной посудой. Потом мать мне объяснила, что это называется «горка». Овальный стол и красивые стулья с высокими спинками вокруг, диван и кресла, обтянутые красным бархатом. Тяжелые бархатные шторы и такие же занавеси на двухстворчатых дверях. Почти во всю комнату мягкий ковер на полу. На стене тоже висел ковер с ярким рисунком. Но больше всего меня поразил рояль. Прокурорская семья считалась богатой, но у них было пианино. А здесь рояль. Я всегда думал, что рояли бывают только в концертных залах.
Кира Валериановна усадила нас на диван, а сама села в кресло.
Меня зовут, вы уже слышали, Кира Валериановна, хозяйка улыбнулась, но улыбка вышла вымученной. Видно было, что она нервничает. Отец представился и представил меня.
Я почему-то думала, вы старше, сказала Кира Валериановна, задерживая на мне взгляд. И вы умеете лечить?
Кира Валериановна, я уже говорил вашему мужу, что энергия моего сына может ускорить заживление раны, снять болевые ощущения, но сила этого воздействия не безгранична. Чудес, Кира Валериановна, не бывает.
Но, говорят, он кого-то вылечил. Может быть, он и мою дочь сумеет вылечить?
В ней все же жила надежда на чудо, и она вряд ли поверила словам отца.
Вам, наверно, нужно знать историю болезни моей дочери?
Это лишнее, Кира Валериановна, мягко сказал отец. Володе это не поможет. Все, что нужно увидеть, поверьте, он увидит.
Тогда я сейчас приглашу дочь.
Кира Валериановна ушла и вскоре вернулась с дочерью. Это была очень красивая девушка, с толстыми темно русыми косами, круглым лицом и карими глазами.
Лицом она походила на мать, но глаза, скорее всего, унаследовала от отца, потому что у матери глаза были серые. Я сразу отметил бледность девушки и беспокойный, настороженный взгляд.
Моя дочь Мила.
Здравствуйте, буркнула Мила, и глаза ее уставились на меня.
Это ты, что ли лечить меня будешь? с усмешкой сказала она.
Мила! укоризненно покачала головой Кира Валериановна.
Что, Мила? глаза девочки зло сверкнули, а лицо пошло красными пятнами. Ты знахарям веришь больше, чем врачам, а я комсомолка.
Я обратил внимание на свечение вокруг ее головы. Цвета плясали прямо каким-то пожаром. Голубого цвета почти не было видно. Красные сгустки просто пульсировали в нескольких местах. Несомненно, Мила была очень больна.
У тебя голова болит? спросил я.
А тебе-то что? огрызнулась Мила. Можешь вылечить? Она зло усмехнулась.
Голову могу. Хочешь?
Обойдусь.
Я разозлился.
Мила, вышла из себя мама. Как ты себя ведешь? Соблюдай хоть некоторые приличия.
Подождите, Кира Валериановна, остановил я мать Милы. Голос мой прозвучал неожиданно резко, и обе, мать и дочь, посмотрели на меня с удивлением, но теперь меня ничто не могло остановить. Я встал, подошел к креслу, где сидела Мила. Она съежилась, будто от удара, и вдруг неестественно выпрямилась и застыла, глаза ее потускнели.
Она извинится, сказал я, глядя на девушку и мысленно повторяя приказание. Мила встала, подошла и сказала ровным голосом: