А что же вы не уничтожили книгу? спросил я как-то Людмилу Ивановну, после того, как сам с удовольствием прочитал ее. Она же запрещена.
Да ну что Вы, Владимир Юрьевич. Как можно уничтожать книги! Это же кощунство Я сразу представляю костры, когда то там, то здесь горели книги. У меня рука не поднимется.
Ну вы хоть не всем показывайте книгу. Всякие люди и среди учителей бывают, искренне предостерёг я.
В ответ Любовь Ивановна только улыбнулась, вздёрнув носик и обозначив ямочки на щеках.
В день выходило проводить не больше трёх уроков, и при моём незначительном учительском стаже я получал восемьдесят рублей, что оказывалось намного меньше, чем при работе на укладке труб. Однако, я не придавал этому большого значения, главное я был свободен, занимался тем, чему меня учили в институте, и денег мне вполне хватало, тем более, у меня ещё оставалась в заначке большая часть гонорара за книгу.
Что-то Вы, Владимир Юрьевич, не балуете нас своим обществом, укорила меня как-то молодая ещё и довольно симпатичная учительница русского и литературы Алла Павловна, которую не портили даже очки.
Виноват, исправлюсь, не посмел я возражать и стал бывать в учительской чаще.
В женском коллективе все знали друг друга много лет и обсуждали семейные и свои женские дела, которые вгоняли меня в тоску и скуку, но часто разговоры переходили на дела школьные, и я поддакивал, сочувствуя Алле Павловне, когда она сетовала на то, что Петров ведёт себя крайне вызывающе, а Сидоров написал в сочинении, что Дубровский лежал на диване и смотрел телевизор. По поводу Дубровского математик, сухой и жердеподобный Пётр Никодимович, единственный мужчина среди преподавателей, если не считать военрука, учителя труда и директора школы, которые в учительскую заглядывали разве что изредка, сказал: «А мои Лобачевские лучше? Вчера Хоркин назвал прямую изогнутой, так и сказал: «длинная изогнутая прямая». Представляете, прямая у него почему-то изогнутая
Я купил в кондитерском отделе гастронома торт и коробку конфет в надежде на то, что это сблизит меня с коллективом. Учителя приняли моё намерение благосклонно, поставили кипятить чайник, и мы между сменами сидели чинно за столом с чаем, тортом и конфетами.
Учителя говорили о своём насущном, но больше о школе: обсуждали переход ко всеобщему среднему образованию, о проблемах классного руководства и, конечно, о своих оболтусах, то есть об учениках.
Дети совсем распустились. Это не то что наше поколение. Мы были другими, говорила убеждённо географичка Ирина Васильевна.
В чём же, позвольте узнать? прищурил глаза, готовый спорить, математик Пётр Никодимович.
Ну, мы не были такими дерзкими. И «учителя дети уважали У меня в седьмом классе галёрка совсем обнаглела. Один Хрякин чего стоит. Сам ни черта не знает и остальным заниматься не даёт Вы представляете, Милочка Соколова, круглая отличница, скатилась на четвёрки, а вчера вообще не вышла к доске, потому что не знала урока. Двойку я на первый раз ей не поставила пожалела. А потом спрашиваю: «Что случилось, почему ты перестала учиться?», а она говорит: «А отличницей быть стыдно, потому что над ними все смеются» Ну и как это вам?
Ирина Васильевна расстроилась, и мне даже показалось, что на глаза её навернулись слёзы.
Ну, не надо так трагично, примирительно сказал Пётр Никодимович. Во-первых, сейчас дети хотят быть взрослыми и хотят, чтобы к ним относились как ко взрослым. Они хотят уважения и хотят, чтобы мы с их мнением считались. А это, согласитесь, не всегда происходит. У меня, кстати, Веня Хрякин очень неплохо соображает в математике.
А Вы, Пётр Никодимович, потакаете ученикам. Смотрите, чтобы они Вам на голову не сели.
Не сядут, засмеялся Пётр Никодимович. Я к ним подход знаю. Кстати, сегодняшние школьники не терпят даже небольшого насилия над личностью.
Ну, цацкаться с ними тоже нельзя, осталась при своём убеждении Ирина Васильевна. Кстати, вас ученики за глаза зовут Дядя Жирдяй.
Знаю, весело сказал математик. Ещё они зовут меня Петей. А знаете, как они вас, Ирина Васильевна, зовут?
Не знаю, раздраженно ответила географичка, и Пётр Никодимович не стал озвучивать её прозвище, потому что звали её Полезное ископаемое, а чаще просто Ископаемое. Но я уже знал, что у неё есть и более обидное прозвище Кочерга, может быть, потому что она сутулилась и голова её стремилась
занять перпендикулярное положение по отношению к телу, Ирину Васильевну мучил остеохондроз.
В школе все имели прозвища. Учительницу немецкого языка, Эльзу Германовну, молодую, но строгую, всегда с серьёзным выражением лица женщину, звали просто по имени Эльза. Учительницу русского языка и литературы Аллу Павловну звали Алка-Палка; завуч была Кувалдой, преподавательницу истории звали не историчкой, а Истеричкой за её злющий нрав и длинные нотации по любому поводу; а директора из-за усов Таракан. Меня очень скоро прозвали Соус, потому что я часто повторял «so». Библиотекаршу Людмилу Ивановну беззлобно звали Булочкой.
К этому относились снисходительно, как к данности, имеющей многовековую историю и ставшей явлением школьной субкультуры, потому что на Руси прозвища издавна употребляли вместе с именами. И появлялись прозвища не только у простых людей, но и у князей, и правителей: Ярослав был Мудрым, Святополк Окаянным, Василий Тёмным, а царь Иван IV Грозным.