Думаю, что для певца любой опыт выступления пригодится, согласился Боря. Удивляюсь, как Сашка выходит и поет перед публикой. Я бы не знал, куда деться, не то чтобы говорить, а, тем более, петь.
А что, страх перед публикой это такая штука, что не всякий может преодолеть. Я читал, что Ив Монтан в юности отличался застенчивостью, сказал Иван, и для того, чтобы преодолеть свой страх, специально ездил в поездах метро, где внезапно с шумом открывал разделительные двери, и когда к нему поворачивались пассажиры, Ив Монтан старался выдерживать их взгляды.
Это из его книги «Солнцем полна голова». - подтвердил Боря Ваткин.
Но я не об этом, продолжал Иван. Я вообще о песнях, которые поют в ресторанах. Все эти «Мурки», «Постой паровоз», «Гоп со смыком» блатные песни, то есть, никакое не искусство.
Никакое, значит низкое, сказал Боря. А «Бродяга», который Байкал переехал, а «Шаланды, полные кефали»?
«Шаланды» это не блатная, это подражание одесским, и написал её Никита Богословский для фильма «Два бойца», вытащил я из памяти, то, что где-то прочитал. Кстати, песенка «Бублички» тоже не блатная.
Так ведь эти песни пел и поет Утесов. У него и «Шаланды», и даже, говорят, сам Сталин
однажды попросил его спеть «С одесского кичмана», поддержал Боря Ваткин.
«Шаланды» пел и Марк Бернес.
Пока его в газетах не раздолбали, усмехнулся Иван. Да еще обвинили за пропаганду пошлого ресторанного пения.
Да там не всё правда, возразил я. Его упрекали и в отсутствии голоса. А Бернеса любили не за хороший голос, а за искренность, которую не купишь. Его называли «шептун у микрофона», а он сам говорил «я расскажу песню» Лично мне нравится любое искусство, если оно затрагивает душу; да и вообще привлекает всегда всё, что по-настоящему талантливо. Помню, как однажды я полчаса не мог оторваться и смотрел на сапожника, который мастерски вколачивал молотком маленькие гвоздики, такие, что, казалось, пальцами не возьмешь, а он как-то ловко, играючи и с удовольствием делал это. От души
Ресторан постепенно заполнялся, и вскоре ни одного свободного места не осталось.
Хорошо, что пришли пораньше, а то бы в ресторан не попали, сказал Иван.
А у нас новый лабух стал петь, зал всегда полный. Поет обалденно! Щас услышите, подслушав наш разговор, просветил нас официант, выставляя вино и салаты.
Поняли? весело подмигнул Боря. Это про Сашку.
На подиум стали выходить музыканты. Их оказалось пятеро: пианист, саксофонист, контрабасист, скрипач и ударник. «Странный состав для джаза», подумал я. Скрипка как-то не вязалась с моим представлением о джазе.
«От саксофона до ножа один шаг», вздохнул Боря.
Ты чего мелешь? удивленно повернулся к нему Иван.
Да это не я. Это я вспомнил плакат, который висит в комитете комсомола.
Музыканты заняли свои места, попробовали инструменты и заиграли танго «Серебряные гитары». На свободное место в центре зала вышли одна за другой две пары и стали танцевать. Потом оркестр играл что-то из репертуара оркестра Глена Миллера, кажется, «В настроении». Когда появился Саша Виноградов, мы захлопали ему, нас поддержали редкими хлопками, а Саша показал нам из-за спины кулак.
Начал он с песни Ива Монтана «Сесибо». Пел он на французском:
Он пел, а зал подпевал:
Пел Саша здорово, но когда он исполнял предпоследний куплет:
В ресторане мы просидели почти до двенадцати ночи и ушли вместе с Сашей.
В общежитие пускали строго до двенадцати, но мы договорились с вахтершей, чтобы она открыла нам, когда мы придем. Дверь, к нашему удивлению, была открыта и в коридоре оживленно что-то обсуждали два дружинника из студентов с комендантшей Варварой Германовной.
Увидев нас, комендантша сурово сказала:
Вот «ещё нарушители. Целая компания, комендантша потянула носом и, покачав головой, заключила:
Да еще и пьяные.
А сегодня у Ваткина день рождения, отмечали, соврал Иван.
Врете! не поверила комендантша. Ну, ладно. Только в следующий раз не пущу, будете ночевать на улице.
А чего? Как раз белые ночи начинаются. Красота, весело отозвался Саша.
Поговори, поговори мне, а то сейчас отправишься, пригрозила Варвара Германовна. Спать идите. Вас мне только ещё не хватало.
Мы пошли наверх, чтобы разойтись по своим комнатам. В коридоре у окна с озабоченными лицами стояли Леня Котов и Иван Силин. Силин, имея первый разряд по лыжам, выступал за сборную института, а недавно, совершенно неожиданно для нас, выполнил норму мастера спорта по настольному теннису и собирался переводиться в институт им. Лесгафта. Этому никто не удивлялся, потому что он был как-то приспособлен к спорту и больше времени проводил в спортзале, чем на учебе. Его атлетическую фигуру как-то заметил известный ленинградский художник и уговорил позировать для картины что-то типа «Молодая семья на пляже», где папа поднимает над собой ребенка, а мама с любовью на них смотрит. В результате, на картине оказалось узнаваемым не только мускулистое тело Ивана, но и его веснушчатое лицо.