По краям картофельного поля лежало много мелких и крупных камней, которые как бы обрамляли его. Это результат труда прежних местных жителей. Издавна природные условия считались здесь малопригодными для ведения сельского хозяйства кругом дремучая труднопроходимая тайга, многочисленные болота, да валуны. Но люди выжигали участки леса и убирали сотни и тысячи камней, чтобы можно было заниматься земледелием.
Камни, убранные с полей, укладывали вдоль края поля, и иногда из камней выстраивался целый забор.
Наш профессор одиноко топтался на обочине поля, потом, поискав глазами, примостился на пенек, достал из портфеля бумаги, положил их на портфель как на стол и стал что-то черкать и править. Так и сидел он до самого конца работы с перерывом на обед. Так просидел и весь срок нашей трудовой повинности. Только иногда вместо пенька стулом ему служили ведро или мешок картошки. Селу профессор Ильиш, может быть, и не помог, но он помогал науке, и его вклад был несоизмеримо большим, чем весь наш труд «на картошке».
Глава 6
Как говорили латиняне, Tempus fugit. В Ленинград мы вернулись через три недели. И потекла студенческая жизнь размеренно, согласно расписанию в институте и насыщенно и бурно вне аудиторий.
Наша английская группа сложилась из восьми человек: шести девушек и двух юношей. Все (исключая меня) коренные питерцы или c жильем в пределах электрички. Дима Ковалев ребенком пережил блокаду, и это наложило определенный отпечаток: выглядел он худым и немощным, медики сказали бы анемичным. В столовой, где Дима изредка обедал, он скупо накладывал в тарелку салат, гарнира к котлете просил класть немного и первое блюдо брал полупорционное. Зато он съедал все до крошки и остаток подливы к гарниру выбирал корочкой хлеба. Как все блокадники, не мог он оставлять еду в тарелке, и потому брал столько, сколько мог съесть.
В блокаду мать отдавала ему половину своего пайка хлеба, а сама научилась курить, чтобы притупить чувство голода. Дима выжил, потому что мать отдавала ему хлеб, а как выжила она сама, одному Богу известно. Но после блокады у матери Димы Ковалева появились необратимые проблемы с сердцем. А сам Дима до сих пор вспоминает как лакомство жмых, который выдавали на талоны вместо сахара детям.
Несмотря ни на что, учился Дима прилично,
может быть, потому что имел задел в знании английского, так как до войны мать его преподавала этот предмет в школе.
Девушки в группе были по-своему и на разный манер интересные. Кто-то пел, кто-то писал стихи, в нашей группе училась даже мастер спорта по гимнастике миниатюрная Галя Максимова, девушка умненькая, похожая на смазливого подростка. В театрах такие комплекции используют в амплуа травести.
Однако ни с кем у меня каких-то дружеских или просто доверительных отношений не сложилось. Я скучал на занятиях. Хотя быстро схватывал все, что предлагали преподаватели, тексты таких предметов как история КПСС надежно и без больших усилий с моей стороны укладывались в памяти. Но я оживлялся на истории зарубежной литературы и на истории Англии; охотно посещал лекции профессора Ильиша по английской филологии и истории английского языка, а также, вспоминая Зыцеря, лекции по языкознанию. Но больше всего мне нравилась языковая практика, и я старался говорить на английском при любой возможности. Преподаватель немецкого, который вводился со второго курса, слушая чушь, которую я бойко городил на этом языке на семинарах через пару месяцев, от души хохотал, но, в конце концов, хвалил и заверил, что на немецком я скоро заговорю не хуже, чем на английском.
В здании на проспекте Стачек мы проучились недолго. Через месяц нас перевели в основной корпус и в новое общежитие на Васильевском острове.
Мы переместились в центр, но условия в новом общежитии оказались не лучше, чем в старом. Комнату, в которую поселили, занимали кроме меня еще пять человек. Как и на Стачках, посреди комнаты стоял стол с четырьмя стульями. Общежитие размещалось в старом трехэтажном здании какой-то дореволюционной гостиницы с барельефами на фасаде и чугунной лестницей на верхние этажи. Чугунными оказались не только перила с балясинами, но и ступеньки с ажурными подступенками. Чугунная лестница для Петербурга вещь обычная, город славится памятниками из чугуна. Так повелось с момента, когда местные власти обязали украшать здания чугунными решетками, оградами и другими архитектурными элементами.
Между моей кроватью и кроватью ближайшего соседа, студента-первокурсника худграфа Лени Котова, стояла почему-то не тумбочка, а этажерка. Это оказалось более удобным: места больше и достать то, что положил, удобно.
Леня Котов приехал из Феодосии, родного города Ивана Айвазовского. До своего земляка Лени Котову было далеко, тем не менее, в Крыму он стал в некотором роде знаменитостью после второй персональной выставки.
А чего ты в Академию художеств не стал поступать? спросил я, когда Леня дал мне полистать книгу отзывов со своей выставки. Не только рядовые посетители, но и профессиональные художники в лестных формах отзывались о таланте юноши.
Опоздал с подачей документов, объяснил Лёня. Там экзамены начинаются раньше. А сюда, на худграф, поступил, чтобы не терять год. Да здесь тоже интересно и преподаватели хорошие.