Князь снова замолчал на мгновение.
Понимаете, Герман Сергеевич, продолжил он. Я ведь был не дурак, я уже тогда хорошо понимал, что такое духовные узы, и какой эффект они оказывают на жизнь крепостных. Теоретически понимал. Но я не задумывался о том, что это может значить на практике. Ну, да, крепостные обычно живут меньше нас. Ну, да, если злоупотреблять оброком, то они живут еще меньше. Обычная банальность, которая никого не трогает. Дуб дерево, роза цветок, смерть неизбежна. Но для меня тогда открылся новый мир, очень страшный и неуютный.
Я пытался ее спасти, звал врачей, духовных целителей, даже одну гадалку. Потратил кучу денег, но ничего не помогло. Она истаяла меньше, чем за месяц. Я хотел вызвать отца на дуэль, мать на коленях умоляла меня этого не делать. Я послушал ее, но поклялся, что сам никогда не буду причиной подобного. Я верю, что всей своей дальнейшей жизнью я искупаю вину за то, что с ней случилось.
Последние слова Кропоткин произнес совсем негромко, словно ему перехватило горло. Герман молчал, стараясь на него не смотреть.
Меня считают чудаком, продолжил князь. Все так считают. И вы тоже не отрицайте. Один из этих нетерпеливых господ-революционеров сказал мне как-то, что я, дескать, пытаюсь ложкой вычерпать море. Что попытка устроить жизнь сотни бывших крепостных ничего не изменит, пока не изменятся социальные условия. Может быть, так, но я знаю другое: сам этот господин никому не помог и никого не спас, никаких условий не изменил, а вот я впрочем, ладно, не буду себя
расхваливать. У каждого свой путь.
Они снова помолчали немного.
Но вот к чему я все это рассказываю, произнес князь. Мне претит сама мысль о том, чтобы расходовать магию на какие-то финтифлюшки. Магия высасывает из людей жизни. Единственная цель, ради которой это можно делать спасать другие жизни.
У меня нет крепостных, ответил Герман. Я магию черпаю в себе, и могу сам решать, на что ее тратить.
Это так, князь вздохнул. Но кто знает, где вы ее черпаете на самом деле? Узорешитель совершенно не изучен, мы не знаем, что он такое на самом деле.
Я знаю я чувствую, что он берет силу из меня самого, ответил Герман. А кстати, вы-то ведь должны знать, откуда он вообще взялся?
Камень нашла армейская экспедиция, насколько я знаю, сказал князь. Где именно и при каких обстоятельствах это вам лучше узнать у генерала Ермолова. Корпус пистолета, вероятно, изготовили его же военные инженеры. Только солдафону могла прийти в голову мысль поместить мощнейший артефакт, какого только касалась человеческая рука, в барабан пистолета. В руки Комитета он попал довольно сложным путем, большая часть причастных думала, что это была ловкая операция по похищению. Но я знал правду с самого начала: военные и жандармы подкинули им Узорешитель нарочно. Впрочем, операция с самого начала пошла не по плану ну, вы знаете.
Так или иначе, моя магия если и расходует чью-то жизнь, то только мою, ответил Герман твердо. А как с ее помощью спасать чужие жизни это уж мое дело.
Ну, ладно, вздохнул князь. Я покажу вам тот самый «Фейерверк Дюбуа». Он давно вышел из моды, и из нынешней молодежи его, должно быть, никто и не видал. Даже интересно было бы снова припомнить, каково это Впрочем, я-то уже не смогу. А вот вы вы умеете играть на рояле, Герман Сергеевич?
Нет, не сподобил Господь, ответил Герман. А это непременно нужно?
Нет, можно чтобы сыграл и кто-то другой. Давайте, я сыграю, а вы будете пробовать. Пройдемте в гостиную, у меня там есть рояль. Давненько я не играл.
С этими словами он закрутил колеса своего кресла, направившись к дверям, а Герман почтительно последовал за ним.
Глава четвертая Расцветают сто цветов
Чопорность чувствовалась во всем. В белых перчатках надутых лакеев, в филигранно разложенных приборах за обеденным столом, даже в выражении лица хозяина дома, который едва поклонился Герману, когда того к нему подвели.
Граф Уваров явно хотел подчеркнуть: хоть я и низвергнут с небес на грешную землю Зубцовского уезда, но все равно остался небожителем. Был он худощавым и высоким, со старомодными бакенбардами, а на лице его застыло холодное выражение английского лорда, вынужденного зайти в кабак, но не желающего иметь с его завсегдатаями ничего общего.
Его дородная супруга взглянула на Германа несколько теплее, но тоже свысока. Чем-то она напомнила ему ту римскую матрону, что встретилась ему на памятном маскараде.
Представили его и графским дочерям, которых оказалось две. Одна из них, Галатея, высокая статная блондинка, лишь коротко кивнула ему, также очевидно с порога решив, что перед ней человек, несравненно ниже ее по положению. Вторая, Ариадна, была ниже сестры, полнее, но от того и с выдающимися формами, так что портили ее разве что веснушки и строгое пенсне, придававшее ей какой-то профессорский вид. Эта даже перекинулась с Германом парой слов, спросив его мнение о недавно вышедшей и наделавшей много шума книге «К вопросу об этике необъяснимого» Карла Радемахера. Герман об этой книге ничего не слыхал, отделался неопределенным замечанием, и, кажется, впечатления не произвел.