Загадка для нас с Ильей, почему Святогор именно нас в ученики взял: правда, объясняет он это в записях своих, но, как Учителю полагается, усмешливо. Сильный из Сильных отчего нас выбрал? Илья вовсе Силой обделен, а я до тайн ее доискиваться не хочу. По справедливости, так Добрыню надо было в ученики Святогору, Добрыня до дел таких жаден. Но прав всегда Учитель.
И забрал я писания Святогоровы и верным людям иногда даю. Разное в ответ слышу. Чудны записи эти временами, и некоторые мудрые люди оспоривали их, прочитав, мол, зазнался Святогор под конец и небылиц всяких наплел, Силой своей оглушенный. От многих слышу: только про старых богов Святогор говорил, а про нового, которому теперь все, кроме Степи, поклоняются, и знать не хотел,
значит, ложны его придумки. И нечего, говорят, про Святогора всякое выдумывать, Сильным из Сильных был, но и он не всевидящ, и смирения не хватало Святогору.
Одно скажу: Святогор еще до нового бога богатырствовал, да и вообще не знает никто ничего верного про богов. Не мне судить и не мне, ученику, Святогоровы писания толковать: прав всегда Учитель.
Глава первая
Зга была всем, и все было Згой.
Не имела она лика и тела не имела, но была всесильна и всеобъятна.
Не шевелилась Зга, а лежала неподвижно, все собой обнимая. Чуждо ей было движение всякое. И пролежала так неимоверно долго, времени не считая. И никого и ничего больше не было.
Но всему на свете приходит конец: этому закону и сама Зга повиновалась. Пошевелилась Зга, и от этого шевеления родилась Мокошь.
Выйдя из Зги нагая, Мокошь заговорила:
Мать, дай мне одежду.
Тут Зга впервые ощутила, как в ней шевелится что-то, и этим «чем-то» было Удивление. Так родилось на свет первое чувство. Зга раньше не ведала никаких чувств, и незнакомые ощущения понравились ей. Так Родилась Радость. И от радости Зга заговорила:
Зачем тебе одежда?
Дай, настаивала Мокошь.
И Зге не понравилось, что осмеливаются у нее что-то просить. Так родился Гнев.
Мне холодно, сказала Мокошь.
И Зга почувствовала что-то неизъяснимое и рвущее сердце; так родилась Жалость.
Возьми сама, что хочешь, сказала она.
И Мокошь запустила в Згу руку, и вытащила змею, и оделась ею.
А теперь я ухожу, сказала Мокошь. Прощай.
И Зга, сама себе удивляясь, ощутила не гнев, а нечто совсем иное. Так родилась Печаль.
А как же я? спросила Зга.
Как знаешь, ответствовала Мокошь рассеянно.
И она зашагала и своими шагами, как пряха, выткала землю.
Что ты такое творишь? закричала Зга.
Но Мокошь только засмеялась; она принялась дуть что есть силы и выдула небо.
Гневная Зга вздыбилась, но ударилась о небо и ощутила Боль, От боли и гнева невиданная Сила забушевала в Зге; не совладала с ней Зга, и Сила вырвалась наружу. Ослепительный всполох озарил все кругом; Мокошь присела и закрыла в испуге глаза, а когда мгновение спустя раскрыла потому что, в сущности, была бесстрашна, кругом парили огненные шары. Они шипели, лучились и жгли, и Мокошь поняла, что сейчас погибнет. Обжигая руки, она схватила шары и принялась запихивать в небо. Но ей было невыносимо больно, и один шар она не успела убрать, а второй убрала наполовину. Огненные шары, которые Зга убрала в небо, стали звездами. А оставшиеся два застыли и сделались солнцем и луной. Но луна глубже утоплена в небо, чем солнце, поэтому она то всплывает полностью, то исчезает.
Ладони у Мокоши болели невыносимо, и она приложила их к земле. И там, где она их вытирала, появились жаркие страны.
Недобрая ты мать! закричала она Зге и заплакала от обиды. И от слез ее соленых родилось море.
А ты сказала Зга, уже успев опечалиться, а ты
И Зга тоже заплакала, и от ее слез родились озера и реки.
Уходи прочь! топнула ногой Мокошь. Я здесь хозяйка!
И змея зашипела на Згу, и та оторопела.
Я же тебя родила! сказала она.
Ничего не знаю, мотала головой Мокошь.
Я дала тебе Силу, настаивала Зга, все еще на деясь на справедливость.
Это теперь моя Сила! кричала Мокошь. Уходи, мать, уходи!
Зга понурилась. Вот только что она лежала одна и ни о чем не думала и была всесильна, и вот родила, и только бы жить ей, и говорить с дочерью, и творить Силой новые вещи, но дочь гонит ее. И знала Зга, что детей у нее больше не будет.
Хорошо же, сказал Зга. Я уйду под землю, которую ты мне соткала, видно, вместо савана. Но не зови меня больше: не вернусь. И знай: не видать тебе и тому, что ты сотворишь, счастья, потому что творение твое началось с того, что ты прогнала мать.
Счастье? смеялась Мокошь. А что такое счастье? Его можно потрогать?
Можно, сказала Зга и ушла под землю.
Мокошь ничуть не опечалилась. Она бегала по земле, трогала пальцем холодные звезды и смеялась. Потом ей сделалось так невыносимо хорошо, что она затанцевала. И от ее танца родились горы и бездны.
Теперь ты видишь, что такое счастье? спросила из-под земли Зга.
Вижу! опрометчиво крикнула Мокошь.
Больше не увидишь, молвила Зга, и Мокошь перестала танцевать и опечалилась.
Мокоши сделалось горько и одиноко.
Мать! позвала она тихонько. Мать!
Но Зга не отвечала.
И Мокошь стала в горе