Я ущипнула себя старательно, со всей силы. Больно! Но я даже не ойкнула ошалело наблюдала, как место щипка сперва побелело, потом начало краснеть.
Нет. Это не бред. Слишком все реально для бреда. Я подергала кружевной край батистового рукава, сползшего до локтя. Снова уставилась на тонкие, почти прозрачные девичьи руки с торчащей на запястье трогательной косточкой и голубыми прожилками вен под белой-белой кожей. Сейчас я заметила и то, на что не обратила внимания раньше. Даже в лучшие мои годы у меня не было таких узких запястий: рабоче-крестьянское происхождение давало о себе знать. А в последнее время я и вовсе раздобрела, все собиралась заняться собой, да все было недосуг А сейчас пальцы длинные, изящные, таким только над клавишами порхать. Клавесина.
Я села, огляделась. Стены, оклеенные выцветшими обоями, комод, зеркало в растрескавшейся деревянной раме. Я попыталась в него заглянуть, не вставая с постели, но мутное стекло отражало только дверь. Ту самую перекошенную дверь, которую я распахнула, чтобы высказать двум типам без хламид все, что я о них думаю.
Да плевать на них. Где я? Что со мной?
Я свесила ноги с кровати, чтобы встать и заглянуть в зеркало. Что ж так по полу свищет?! Но, прежде чем я успела встать, бабка стала давить мне на плечи, стараясь опрокинуть на кровать.
Ишь, резвая какая! Ложись. Ложись обратно!
Сил сопротивляться не нашлось. Накатила дурнотная слабость. Я позволила старухе уронить себя на подушки, укутать одеялом по самый подбородок.
Вот так, касаточка моя, полежи.
Так. То ли бред продолжается. То ли я все же умерла в реанимации и теперь эта комната, в которой все прямо-таки кричало о ветхости и небрежении, мой персональный ад.
Но если я умерла Лена! Как она там, без меня? На глаза сами собой навернулись слезы.
Не плачь, касаточка. Что бог ни делает, то к лучшему. А аспид твой пожалеет еще, что так с тобой обошелся.
1.3
Так, прекратить истерику! Лена взрослая женщина, с образованием, уже стоящая на собственных ногах. Если я что хорошее в той жизни и сделала, так это успела ее вырастить. Она справится. И я справлюсь. Потому что ад или не ад, но я чувствую себя чересчур живой для покойницы. Да, слабость, как после болезни, но я все-таки жива, пусть, кажется, и не в своем мире.
Имена и обращения слышались русскими, и говорили вроде по-русски, но стоило чуть вслушаться в слова и они начинали звучать чудно, а смысл ускользал. Не по-русски мы говорили на самом деле. И не в России я оказалась, хоть вся обстановка и напоминала деревенский дом. Да не современный, а какой-нибудь древней прабабки.
Решетчатое изножье кровати, металлическое, с шишечками поверху. Печка в углу, когда-то беленая, сейчас серая. Пол, некогда покрытый лаком, теперь протертым до темных пятен. Поверх него брошены разноцветные половички длинные полосы ткани, переплетенные нитками. Бабушка ткала такие из старых вещей. Деревянные, а не пластиковые рамы, заснеженные ветки за стеклом.
Похоже, я попала. В прямом смысле. Я прикрыла глаза: голова кругом идет.
Вот и умничка, проворковала старуха. Вот так, глазки закрывай и поспи, сил набирайся.
Какой тут сон? Глаза распахнулись сами. Бабка, не заметив этого, продолжала ворчать:
А то ишь, вздумали вас хоронить! Накося, выкуси! Она показала кому-то невидимому кукиш. Ласточка моя еще всех вас переживет!
А начала было я, собираясь спросить: «А вы кто?», но она не дала мне договорить.
Отдыхай, Настенька. А я пока делом
займусь.
Она исчезла за дверью. Но, похоже, далеко не ушла.
Не пущу! закричала на кого-то. Мало вы барыне кровушки попили!
Не забывайся! прошипел уже знакомый баритон.
Бабка охнула. Дверь с размаху шарахнула о стену, так что я подпрыгнула и села.
Тот, которого второй называл Виктором, устроился рядом с моей кроватью, грохнув стулом.
Сейчас, когда жар не туманил мне ни взгляда, ни разума, я могла его как следует разглядеть. Молод едва ли старше тридцати. Прямой нос, четко очерченные скулы, широкие плечи, и рост, кажется, немаленький. Хорош был бы, если бы не надменное выражение лица и презрение во взгляде и голосе. Вот ведь, смотрит будто солдат на вошь!
Мужчина зыркнул мне за спину, в сторону двери, и та снова хлопнула, затворяясь.
Да сколько можно грохотать мне по мозгам! Они у меня, между прочим, после болезни. И у этого тела, похоже, тоже: не просто же так то слабость, то голова кружится.
Нельзя ли потише? поинтересовалась я.
Вижу, вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы капризничать, усмехнулся он. Значит, поговорим.
Взгляд его опустился мне на грудь, вернулся к лицу. Я мысленно ругнулась, подтянула одеяло повыше: белый батист ночнушки, в которую меня облачили, ничего не скрывал. Мужчина снова нехорошо улыбнулся.
Что, не приспустите рубашку с плечика и не посмотрите на меня страстным взглядом?
Размечтался!
Полагаю, вам доводилось уже видеть женщин, так что я вряд ли явлю вашему взору что-то новое, не удержалась я от ехидства. Кстати, а вы вообще кто?
2.1
Во взгляде мужчины промелькнуло недоумение, которое быстро превратилось в злость.
Решили сменить тактику?
Не понимаю, о чем вы.