Впрочем, в этот ранний час рядом с пресловутой гробницей не было ничего подозрительного, не считая нескольких оборванцев, которые, закутавшись в какое-то тряпьё, спали вповалку у стены. Вокруг валялись кувшины и фляги из-под вина. Может, это и вправду были безобидные пьянчужки, дрыхнущие после попойки, но всё же я насторожился: именно притворяясь пьяными или спящими, разбойники чаще всего и усыпляют бдительность путников.
Помня об этом, я пустил коня рысью, торопясь миновать опасное место. Но чем дальше мы отъезжали, тем сильнее томило меня предчувствие, что мы вовсе не удаляемся от опасности, а приближаемся к ней. Когда я запросил у Помпея охрану для наших семей на время нашего отсутствия, он предложил дать охрану и нам. Я отказался. Его людей наверняка узнали бы. Какой же смысл посылать меня разузнать то, чего не расскажут людям Помпея, если любой сразу же поймёт, что меня прислал Помпей? И потом, рассудил я, на троих здоровых мужчин, верхом и с оружием, которые к тому же спокойно едут по своим делам и никого не трогают, нападут вряд ли.
Последнее, что сказала Бетесда, провожая меня и я мог бы поклясться, что в глазах её стояли слёзы - было: «Гордиан, ты таки дурень». Я мог лишь надеяться, что она ошибается.
От гробницы Базилиуса до самой горы Альба Аппиева дорога тянется прямая, как стрела, по плоской, как стол, равнине. Местность открыта со всех сторон; виднеющиеся тут и там деревья и дома не заслоняют горизонта. В этот час вокруг царило полнейшее безлюдье: ни путников на дороге, ни рабов на полях да и что делать на полях в такую пору; лишь кое-где вился над домом дымок от очага. Этот участок один из самых безопасных на Аппиевой дороге, ибо открытая местность не оставляет ни малейшей возможности для засады.
Постепенно мои тяжёлые предчувствия рассеялись. Свежий воздух, запах земли, тишина и простор, встающее над низкой грядой холмов солнце наполнили меня ощущением небывалой лёгкости. Как хорошо вырваться на время из города со всем его безумием. Эко тоже немного приободрился. И лишь Давус по-прежнему выглядел удручённым.
- В чём дело, Давус? Ты неплохо держишься в седле.
- Да, господин, конь очень послушный. Но говоря так, Давус покрепче сжал поводья, точно боялся, что конь, услышав его, начнёт брыкаться ему назло.
- Так что же?
- Ничего, господин. Только - Он обеспокоено поглядел в одну сторону, потом в другую. Заметив его замешательство, я тоже огляделся. Что за угроза могла таиться среди покрытых пожухлой травой бугров мёрзлой земли?
- Во имя Юпитера, Давус! Что ты там видишь такого?
- Ничего, господин.
- Прекрати говорить «ничего»! Что-то же ты увидел!
- В том-то и дело, господин. Я ничего там не вижу. Совсем. Мы едем и едем, и я ничего не вижу.
- У тебя что-то с глазами?
- Нет, нет. Я отлично вижу. Только видеть как будто нечего.
Тут я сообразил, в чём дело, и не удержался от смеха. Недоумённо хмурясь, Эко подъехал поближе.
- В чём дело, папа?
- Наш Давус никогда не бывал за городом, - сказал я. Верно, Давус?
- Да, господин.
- Сколько тебе лет?
- Девятнадцать, господин.
- Давусу девятнадцать лет, Эко, и он в жизни не садился верхом и не покидал Рима.
Эко тихонько выругался и возвёл очи горе.
- Он недоволен мною, господин, - тихонько сказал Давус.
- Нет, нет. Он переживает за жену, в этом всё дело.
- Значит, ты мною недоволен.
- Да нет же. Забудь, что я над тобой смеялся. Не думай об этом. Сосредоточься на том, чтобы держаться в седле и следить за всей этой пустотой по дороге. Тебе понадобится всё твоё внимание.
Некоторое время мы ехали молча. Из лошадиных ноздрей при каждом выдохе поднимались струйки пара. Я с удовольствием вдохнул полной грудью холодный воздух. Как же здорово на время выбраться из Рима. Ни единого облачка на ярко-голубом небе; тишину нарушает лишь стук копыт наших коней; бурая земля подобна безмятежно дремлющему великану, по которому мы ползём, как мурашки
- А он был хороший раб?
Голос Давуса вывел меня из задумчивости. Парень сидел нахмуренный, вперив
взгляд в шею своего коня.
- Кто?
- Твой прежний телохранитель. Которого убили.
- Белбо. Я вздохнул. Его звали Белбо. Да, он был хороший раб. Хороший человек.
- Наверно, он был сильнее, чем я. И сообразительнее.
- Да нет, вряд ли.
- Но он наверняка умел ездить верхом. И не испугался бы поля, на котором ничего нет.
Я поглядел на молодого исполина, сидящего верхом с самым несчастным видом.
- Да ладно, не бери в голову, - сказал я, как можно мягче.
В конце концов, парень ни в чём не виноват. Ни в том, что Белбо больше нет; ни в том, что мы с Эко сваляли такого дурака.
Глава 14
- Ну что, Эко. Солнце уже высоко, утро выдалось что надо холодное и ясное; на дороге, кроме нас, никого, да и вообще вокруг никого; и слышишь?
- Ничего не слышу, папа.
- То-то и оно. Ни звука. Даже птица не чирикнет. Тишина и спокойствие. Я чувствую, как ко мне возвращается способность мыслить.
- Можно подумать, она тебя когда-то покидала, - рассмеялся Эко.
- Нет, Эко, я не шучу. Разве ты сам ничего не чувствуешь? Чем дальше мы отъезжаем от Рима, тем больше проясняется у меня в голове буквально с каждым шагом наших лошадей. Как будто я долго находился во мгле а теперь она, наконец, стала рассеиваться.