разящее, как кинжал, обвинение Милон представлял направление, которое Цицерон как-то в шутку назвал стилем молотка и ярма: «Сначала вбиваешь слова молотком, как гвозди, а потом впрягаешь метафоры в ярмо и гонишь на рынок».
Но не любому дано быть Цицероном или Целием; каждый оратор должен найти свой стиль. Милон избрал свои стилем серьёзное упорство, граничащее с тупым пренебрежением к любым помехам. Такая манера подходила ему как нельзя лучше. В то утро, расхаживая по платформе, сопровождая свою речь энергичными взмахами руки, он производил впечатление искренности и прямоты, доходящей до бесцеремонности; хотя я прекрасно знал, что каждый жест и каждое слово были тщательно выбраны и многократно отрепетированы в кабинете Цицерона.
- Сограждане! Мой друг Марк Целий совершенно прав: с угрожающим нашему городу безумием будет покончено не прежде, чем станут известны настоящие обстоятельства убийства Публия Клодия. Не знаю, что вы слышали о том, как он погиб могу лишь представить чудовищные измышления и гнусную клевету, направленную против меня и моих верных слуг, рисковавших жизнью для того, чтобы меня спасти. И я не их тех, кто умеет произносить длинные витиеватые речи. Моя речь будет короткой. Скажу лишь то, что знаю сам.
- Девять дней назад я выехал из Рима и направился по Аппиевой дороге в свой родной город Ланувиум. Возможно, вы слышали, что там я занимаю должность в прошлом году мои земляки выбрали меня своим «диктатором» - так у нас называется глава городского управления. Должность не требует постоянного присутствия в городе; но всё же время от времени мне приходится туда ездить. В тот раз я должен был объявить, какая из жриц возглавит традиционные празднества в честь Юноны, которые состоятся в следующем месяце. Юнона издавна считается покровительницей нашего города, традиция празднования восходит к тем временам, когда Ланувиум ещё не был завоёван Римом, и праздник этот самое важное событие года. Обычно приглашают римских консулов, и я собирался приехать через месяц на праздник в родном городе именно в этом качестве ведь к тому времени выборы состоялись бы, и я уже был бы консулом!
Последние слова были встречены восторженным рёвом. Милон самодовольно улыбнулся и вздёрнул подбородок.
- С утра я был на заседании сената, которое закончилось около четвёртого часа дня. Затем вернулся домой, чтобы переодеться для поездки. Моя жена ехала со мной. Я хотел выехать сразу же: до Ланувиума восемнадцать миль, и если выехать пораньше, то можно без особой спешки добраться к вечеру. Но со всеми приготовлениями моей жены в последнюю минуту знаете, как это обычно бывает с жёнами мы тронулись в путь, когда уже давно перевалило за полдень. По настоянию моей жены мы ехали в открытом экипаже, закутавшись в зимние плащи. Я предпочёл бы отправиться налегке, но жена пожелала взять с собою горничных и мальчишек-прислужников, так что у нас была многочисленная свита.
- Как все вы знаете, Аппиева дорога идёт на юг, прямая как полёт стрелы и плоская, как стол, до самой горы Альба. Лишь тогда дорога начинает идти на подъём, и начинаются повороты. Там есть несколько богатых вилл. В лесу, недалеко от дороги, находится вилла Помпея. Чуть дальше вилла Клодия. Мне следовало бы помнить об этом и быть осторожнее.
- Клодий, наверно, знал, что в тот день я поеду в Ланувиум да я и не делал из этого секрета; и знал, что со мной будет жена, а с женой слуги и служанки, так что передвигаться мы будем медленно. Мне рассказывали, как несколькими днями ранее Клодий публично заявлял, что убьёт меня, и очень скоро. «Мы не сумеем лишить Милона консульства, но мы можем лишить его жизни», - вот его слова. В тот день он собирался исполнить свою угрозу в безлюдном заброшенном месте на Аппиевой дороге.
- Потом я узнал, что он тайно выехал из Рима днём раньше. Он, наверно, по всей дороге расставил своих людей, чтобы они сообщили о моём приближении. Для засады он выбрал место, где дорога идёт на подъём это давало ему преимущество. Я ехал в гору в тяжёлой, неповоротливой повозке, к тому же обременённый замедлявшей движение свитой из горничных и слуг своей жены; а он поджидал меня верхом, с отрядом своих головорезов, спрятавшись за деревьями.
- Всё случилось около одиннадцатого часа дня. Солнце уже начало скрываться за деревьями. Вдруг со всех сторон крики и кровь. Будь я птицей, смотрящей на всё с высоты полёта, я мог бы рассказать, как всё произошло. Но я сидел в повозке рядом с женой и ничего толком не успел понять. Для меня всё началось внезапно, как гром среди ясного неба. Я только успел увидеть, что какие-то люди с мечами загораживают нам дорогу. Мой возница стали на них кричать. Они стащили его и зарубили тут же у меня на глазах! Я сбросил плащ, выхватил
меч и спрыгнул с повозки. Клянусь Геркулесом, моя жена кричала так, что у меня до сих пор в ушах звенит! Те, кто убил возничего, набросились на меня, но оказались трусами и быстро кинулись бежать. Бежали, как зайцы! в подтверждение своих Милон сделал несколько широких взмахов, имитируя выпады мечом. Совсем не трудно было представить, как он обращает противников в бегство.