В следующий миг наваждение развеялось из тени портика шагнула Диана. Она прислонилась к пьедесталу и положила ладонь на змею.
- Хороший вопрос, Диана, - кивнул я. Зачем Милону было убивать Клодия, если это навлекло на него такую ярость и свело на нет все шансы на избрание?
- Мало ли, - пожал плечами Эко. - Может, не ожидал, что дело примет такой оборот. Или всё вышло случайно. Или же это Клодий напал, а Милон лишь защищался.
- Можно, я посижу тут с вами? не дожидаясь ответа, Диана придвинула себе складной стул и уселась. Брр! она поёжилась и плотнее запахнула плащ. А холодно.
- Здесь солнце, сейчас согреешься.
- И это ещё не всё, - продолжал Эко. Поговаривают, что Милон задумал государственный переворот, и убийство Клодия это только начало. Мол, у него по всему Риму склады оружия у тех лучников на крыше стрел, должно быть, и вправду хватило бы на целую армию, если они сумели отразить натиск такой толпы; и теперь Милон рыщет по всей округе, собирая войско, чтобы вести его на Рим.
- Новый Катилина? удивился я.
- Вроде того. Только на этот раз Цицерон будет сторонником, а не врагом.
- Цицерон последний, кто станет поддерживать любую затею, которая хоть отдалённо напоминает переворот -
даже если это затея его доброго друга Милона. Хотя в такое время ручаться нельзя ни за что.
- И ещё одно. Вчера, пока толпа хозяйничала на Форуме, сенаторы-патриции собрались где-то здесь на Палатине и назначили интеррекса.
- Я правильно понял? Интеррекса, который назначается, если республика почему-либо осталась без консулов? Скажем, если оба консула умерли или убиты до конца года
- Или если год начался, а выборы не состоялись. Да, всё верно.
Перехватив непонимающий взгляд Дианы, я объяснил.
- Интеррекс это, по сути, временная магистратура. Он назначается сенаторами-патрициями и должен управлять республикой и обеспечить проведение выборов. Через пять дней его сменяют, назначают нового и так далее пока не будет избран постоянный магистрат. Интеррекса сменяют каждые пять дней для того, чтобы он не успевал слишком уж свыкнуться с должностью. Вообще-то, сенату следовало сделать это ещё в начале января, когда истёк срок пребывания в должности прежних консулов; но тут уж постарались сторонники Гипсея и Сципиона. Они были уверены, что на выборах всех обойдёт Милон, вот и препятствовали назначению интеррекса как могли. Нет интеррекса нет выборов. Что ж, теперь выборы состоятся, и прекратятся эти дурацкие разговоры о назначении диктатора.
- Во всяком случае, не в ближайшие пять дней. Ты забыл, папа: первый интеррекс не может провести выборы. Только начиная со второго.
- Это точно?
- Точно. Считается, что первые пять дней уходят на то, чтобы все успели поостыть.
Диана кивнула.
- Да уж, раньше курия точно не остынет.
Эко был прав: первый интеррекс не имел права проводить выборы. Но сторонники Гипсея и Сципиона не желали ждать. Решив, что опасаться Милона больше нечего, они двинулись к дому интеррекса Марка Лепида и заявились туда ещё прежде, чем его жена Гостилия, женщина строгих правил и несгибаемого характера, закончила расставлять в передней ткацкие станки, как того требовал от супруги интеррекса старинный обычай. Происхождение и смысл этого обычая не вполне ясны: возможно, станки символизируют, что интеррекс сплетает воедино нити будущего республики. Как бы там ни было, перед домом Лепида собралась толпа, и когда новоиспечённый интеррекс вышел к ней, потребовала, чтобы выборы состоялись немедленно. Лепид, ссылаясь на закон, объяснил, что это невозможно. Собравшиеся продолжали настаивать. Тогда Лепид, патриций старой закалки, разъяснил им, куда они должны засунуть себе свои требования внятно, чётко и так дословно, что у самых отпетых запылали уши. После чего ушёл в дом и захлопнул дверь.
Толпа не стала бросать камни и выламывать двери; но окружила дом, никого не впуская и не выпуская. Чтобы не замёрзнуть, собравшиеся развели костры; чтобы не скучать пустили по кругу мехи с вином и принялись распевать предвыборные куплеты - в большинстве своём непристойные песенки про жену Милона Фаусту, известную тем, что она изменяла своему мужу направо и налево. По мере того, как мехи пустели, витиеватые куплеты становились слишком сложными для исполнения и в конце концов сменились скандированием: «Вы-бо-ры! Вы-бо-ры! Вы-бо-ры!»
Формальный глава республики стал узником в собственном доме.
Во время смуты каждый становится узником в собственном доме. Когда произвол и кровопролитие творятся на улицах даже средь бела дня, что делать разумному человеку: спрятаться в своей скорлупе или же шагнуть навстречу опасности и искать пути прекратить беспорядки?
На моей памяти Рим знавал времена и похуже вспомнить хоть гражданскую войну, обернувшуюся диктатурой Суллы; но в те годы я был молод и следовал инстинкту юности, когда жажда приключений заглушает опасения за свою жизнь. Сам теперь поражаюсь, сколь мало сознавал я тогда грозившую мне опасность - и вовсе не от того, что был как-то особенно храбр или глуп. Просто молод.
Вместе с молодостью ушла и беспечность. Насмотревшись за все эти годы на смерти, страдания и сломанные судьбы, испытав кое-что и на собственной шкуре, я больше не желал лезть на рожон. С каждым годом жизнь - и не только собственная - делалась всё более ценной, а её нити казались всё менее прочными. Я больше не желал рисковать ни собой, ни другими.