Принесли салат и пиво. Мартин сделал большой глоток, извлек из соуса крупную клешню краба и углубился в разглядывание зубцов вилки.
Не знаю, с чего лучше начать, проговорил он. Наверное, как изволил бы выразиться Эшвин, fons et erigo, с самого начала. Ты ведь, конечно, знаешь Эшвина?
Как-то раз виделись. А уж его переводов с санскрита кто ж не знает? «Панчатантра», драмы Калидаса, пикантные «Десять принцев», величественная «Бхагавадгита» поистине ущербной следовало бы счесть любую в мире библиотеку, в фондах которой нет переводов Эшвина.
Ну и хорошо, продолжал Мартин. И все же с чего начать? С того дня, когда Эвшин впервые в своей жизни прочитал детективный роман? В этом была бы своя логика. Или с того, когда доктор Шедель открыл для себя радости вечерней прогулки? Или когда я приступил к переводу Хосе Марии Фонсеки? Или и это было бы, наверное, наиболее логично с того момента, когда известный бизнесмен с восточного побережья Роберт Р. Вуд решил изменить вероисповедание?
Довольно, Мартин, взмолился я, довольно меня мистифицировать, переходи к сути. Не забывай ты же не сыщик, не Главный, ты доктор Ватсон.
Мартин сосредоточенно доел салат.
Ладно, кивнул он, начну с самого себя в день убийства. Это позволит ничего не упустить. На сей счет ты можешь быть уверен, обещаю все будет к месту, ничего лишнего. Образец честной игры. Мартин сделал еще глоток пива и протянул мне портсигар. И по мере того, как мы насыщали табачным дымом воздух, пропитанный запахом рыбы, он разворачивал историю убийства доктора Хьюго Шеделя, являющуюся одновременно историей из жизни доктора Джона Эшвина, ученого, поэта, переводчика и детектива.
1. Подготовка к убийству
«Здесь начинается сказание о Нале, говорит Брихадавша», почти автоматически перевел Мартин. Теплого весеннего воздуха, проникающего в аудиторию сквозь открытые окна, было вполне достаточно, чтобы отвлечь его внимание от «Махабхараты».
Доктор Эшвин тяжело поднялся из-за стола и, декламируя вступительную шлоку , начал вышагивать по кабинету. Звучный голос постепенно набирал высоту, что вполне соответствовало как внушительной фигуре чтеца, так и великолепию санскритского стиха.
Мартину искренне хотелось целиком сосредоточиться на переводе. Будучи единственным во всем университете слушателем, впервые приобщающимся в этом учебном году к санскриту, он должен был держать марку. И тем не менее мысли его настойчиво убегали в сторону. Днем предстояла репетиция. Удастся ли ему уговорить Дрексела, чтобы тот заставил Пола изменить интонацию предсмертного монолога? Где кончаются права переводчика и начинаются права режиссера? А тут еще вечерний прием в честь доктора Шеделя. Какого черта он позволил включить себя в комиссию по приему гостей? У него и без того
Говоря это, король отпустил лебедя, перевел он.
Сказав это, поправил его Эшвин.
Через полчаса Эшвин отложил текст и сел на место.
Ну что ж, отлично, мистер Лэм, резюмировал он. Как вам первое знакомство со стихотворным эпосом на санскрите?
Замечательно, ничуть не кривя душой, откликнулся Мартин. Удивительная
мелодика.
Во всей мировой литературе, подхватил Эшвин, есть только три стихотворных размера, которые даются мне в чтении без малейшего напряжения, английский свободный стих, гекзаметр у греков и римлян и шлока. Подобно всем высказываниям Эшвина ex cathedra, это прозвучало в высшей степени авторитетно и с полной уверенностью говорящего в своей правоте. И в том же стиле, без малейшей перехода, он осведомился: Ну что, какие-нибудь интересные детективы вам в последнее время попадались?
Разносторонние интересы доктора Эшвина чаще всего приводили Мартина в некоторое смущение. С необыкновенной легкостью он мог перейти от жесткой критики Вергилия к экстравагантным восхвалениям Огдена Нэша, лучшего, по его мнению, поэта в нынешней американской литературе. Вот и сейчас внезапный скачок от версификационной метрики к детективным романам несколько обескуражил Мартина.
Интересные пожалуй, ответил он, но хорошими их не назовешь. Чудовищная современная версия «Эдвина Друда», где принцесса Паффер оказывается матерью Джаспера .
Принцесса Паффер, оживился Эвшин, это, в моем представлении, единственная загадка в этом неоконченном романе. Все остальные сюжетные мотивы слишком очевидны, что, естественно, и объясняет столь бурные дискуссии вокруг них.
Если они так уж очевидны, то почему же люди годами пытаются разгадать эти загадки?
Повторяю, именно поэтому. Самое очевидное вот что противостоит нашему тупоумному миру, предпочитающему нечто вполне возможное бесспорной истине. Это самое «вполне возможное» редко бывает полностью ложным; просто оно порождает сомнения. А истина отстоит от ошибки гораздо дальше, чем от сомнения. Миром правит moha . При этом заявлении прозвучал звонок, и доктор Эшвин поднялся со стула. Не желаете ли пообедать со мной, мистер Лэм? спросил он.
С облегчением освободившись от академических обязанностей, они закурили и пошли в сторону благоухающего в весенней зелени университетского городка. По дороге Мартин раскланивался со знакомыми, отмечая на лице каждого выражение легкого удивления, какое неизменно возникало, когда его видели в обществе доктора Эшвина. Они и впрямь представляли собой странную пару. Тридцатилетняя разница в возрасте, полная противоположность во всем, что касается воспитания и взглядов, очевидные расхождения во вкусах но все это более чем компенсировалось существенным сходством в умонастроении и общей приверженностью к пиву и виски.